Затонувший ковчег - Алексей Варламов Страница 23

Появился молодой человек, тот самый, что его встречал, или другой, Рогов не разобрал: все они тут были похожи. Учитель что-то тихо сказал, и минуту спустя Рогов увидел сына.

— Оставьте нас одних! — сказал он резко.

— Это мои друзья, — произнес сын вялым скрипучим голосом. — Я не хочу, чтобы они уходили.

Рогов посмотрел в его глаза и не увидел в них ничего, как если бы глядел в глаза мертвеца. Ни страха, ни удивления, ни радости — ничего старик в лице сына не разглядел, только ровную пустоту. Рогов понял, что проиграл. Он еще надеялся, когда сюда шел, что ему удастся забрать мальчика с собой и вытащить, пусть не сразу, постепенно, но теперь, поглядев на это безвольное младенческое лицо, понял, что сына у него нет. Тогда первый раз у него схватило сердце, не кольнуло, как обычно, а натянулось, лопнуло внутри, но еще хватило силы удержаться в кресле.

— Что вы за него хотите? — произнес он, вцепившись в подлокотники.

— А что вы можете предложить? — осведомился живоглазый деловито, нимало не смущаясь присутствием своих адептов.

— Деньги, машину, дачу, библиотеку.

Учитель покачал головой.

— Это нам и так достанется.

Рогов приподнялся, чтобы ударить, но острая боль остановила его, и последнее, что он увидел, когда несколько молодых людей по темному коридору понесли его к выходу, были равнодушные глаза сына.

Рогов всегда изумлялся совершенству природы, и теперь ему казалось, что он проводит заключительный эксперимент, наблюдая за тем, как освобождающаяся душа покидает тело. О том, что будет с душой дальше, он не знал и не хотел думать, но сам момент остановки всех жизненных функций на фоне продолжающейся работы мозга его поражал и увлекал. Он запоминал все до мельчайших подробностей, только мешала отдаться этому наблюдению до конца боль в сердце. Он отказывался верить в реальность того, что ощущал, но не мог и не верить в это. С его сознанием творилось что-то странное. Машина ехала очень мягко, но каждый толчок отдавался в измученном теле, и хотелось, чтобы его скорее оставили в покое. Все потонуло в мутно-желтой петербургской мгле, и не было города, а снова раскинулось вокруг болото, которое так и не смог осушить великий император и его несчастные рабы. Академик не почувствовал, как машина остановилась, чтобы подобрать бросившуюся под колеса девушку. Он был уже вне мира и знал, что до конца эту дорогу ему не осилить. Он оказался в потоке воды, что текла по трубе, и его несло так стремительно, как бывает, когда кружишься и закрываешь глаза или когда самолет в последний момент, перед тем как оторваться от земли, бежит по взлетной полосе. Он должен был вот-вот взлететь, но, когда ощутил рядом с собой присутствие другого человека, в нем что-то изменилось. Скорость упала, боль в сердце возобновилась, и оторвавшаяся было душа налилась мягкой тяжестью. Рогов стал судорожно хватать пальцами воздух. Находившийся возле него врач не понимал, что он хочет, тревожно наклонялся, щупал пульс, пытался понять шевеление роговских губ. Наконец он догадался и придвинул руку больного к девушке. Академик затих, и страдальческая гримаса на его лице расправилась… Рогов очнулся, услышав голоса.

— Какого черта вы ее привезли?

— Не бросать же было на улице.

— Сами в районную повезете.

— У нее едва пульс прощупывается.

— Тут не богадельня.

Больной открыл глаза и с усилием произнес:

— Где девушка?

— Какая девушка, Виктор Владимирович?

— Где девушка, которая была в машине?

— Не было никакой девушки. С чего вы взяли?

— В машине была девушка, она меня вытащила, — сказал Рогов упрямо. — Позовите ее сюда.

— Виктор Владимирович, вас вытащила медицина. И потом это ведомственная больница. Я не имею права держать в ней посторонних.

— Положите ее в одну палату со мной.

— Это невозможно.

— Тогда, черт возьми, я уйду отсюда вместе с ней!

Он попытался приподняться, на лице у него выступили капельки пота, и заведующая поморщилась, как морщатся родители, когда избалованный ребенок приносит домой драную кошку.

— Хорошо, мы положим ее вместе с вами, но если завтра вы обнаружите у себя чесотку или вшей, то претензий нам не предъявляйте.

Дыхание девушки было неровным и судорожным, веки вздрагивали — Рогов смотрел на нее не отрываясь. Что-то очень необычное в ней было. Тонкое лицо, спутанные волосы, длинные вздрагивающие ресницы и полуоткрытый детский рот с припухлыми губами — все это тронуло его необыкновенно, и академик ощутил нежность, какую он давно, а быть может, никогда ни к кому не испытывал.

Бесшумно вошла медсестра, пожилая женщина, страдавшая нервным тиком и оттого казавшаяся недовольной, хотя на самом деле очень добрая и столь же болтливая.

— Что с ней?

— Двухсторонняя пневмония и страшное истощение. Вы только заведующей ничего, ради Бога, не говорите.

— Что такое?

— Если б вчера не привезли, опоздали б. На исходе была. А кто она вам, Виктор Владимирович? Знакомая какая?

Рогов покачал головой.

— В милицию сообщить надо. Сами посудите: документов при ней никаких, одета в одно платьице зимой — мало ли что?

— Не надо в милицию, — сказал Рогов. — Считайте, что она моя родственница.

Девушка очнулась в сумерках. Она долго лежала с открытыми глазами и прислушивалась к своему телу, точно не веря, что оно к ней вернулось. Постепенно стали различаться очертания предметов в комнате, и она долго не могла понять, почему они не совпадают с теми, к которым она привыкла. Зажегся свет, больная повернула голову, зажмурилась, снова открыла глаза. Веки отяжелели, и каждое из этих действий требовало от нее сил.

— Есть хочешь?

Она мотнула головой.

— Пить?

— Да, — шевельнулись бледные губы.

Рогов налил воды и поднес к ее рту.

— У тебя родные или знакомые есть?

— Нет.

— Хорошо, спи. Тебе надо набираться сил. Забудь обо всем. Когда выздоровеешь, станешь жить у меня.