Синяя Борода - Курт Воннегут Страница 22

* * *

Ужинал я в «Сенчури-клаб», членом которого состою много лет. Оказалось, там новый метрдотель, и я спросил его, где прежний, Роберто. Выяснилось, что его прямо перед клубом насмерть сбил велосипедист-рассыльный, который ехал по односторонней улице в запрещенном направлении.

Я сказал: как жалко! – и метрдотель с готовностью со мной согласился.

Знакомых никого не было, и не удивительно, ведь все, кого я знал, умерли. Но в баре я познакомился с человеком намного меня моложе, который, как Цирцея Берман, пишет романы для молодежи. Я спросил его, слышал ли он о Полли Медисон, а он в ответ: а вы об Атлантическом океане слышали?

Мы вместе поужинали. Жены его в городе не было, уехала читать лекции. Она известный сексолог.

Как можно деликатнее я рискнул спросить, не слишком ли обременительно спать с женщиной, имеющей такие познания в технике секса. Закатив глаза к потолку, он ответил, что я попал в точку:

– Мне непрерывно приходится подтверждать, что я ее действительно люблю.

* * *

Остаток вечера я тихо провел у себя в номере в отеле «Алгонквин», включив ТВ на порнографическую программу. Не то чтобы смотрел, а так, поглядывал время от времени.

Домой я планировал вернуться дневным поездом, но за завтраком встретил знакомого истхемптонца, Флойда Померанца. Тот тоже ближе к вечеру собирался домой и предложил подвезти меня в своем огромном кадиллаке. Я с радостью согласился.

Способ передвижения этот оказался таким приятным! В кадиллаке спокойнее, чем в утробе. Я говорил уже, что «Двадцатый век лимитед» был вроде мчащейся в пространстве утробы, в которую снаружи проникали непонятные перестуки и гудки. А кадиллак – вроде гроба. Померанца и меня словно в нем похоронили. К черту суеверия! Так было нам уютно в этом общем просторном гробу на гангстерский вкус. Хорошо бы хоронить человека вместе с кем-нибудь еще, кто подвернется.

* * *

Померанц молол что-то о попытках собрать осколки своей жизни и склеить ее заново. Ему сорок три года, как Цирцее Берман. Три месяца назад он получил одиннадцать миллионов отступных за то, что ушел с поста президента гигантской телекомпании.

– Большая часть жизни у меня еще впереди, – сказал он.

– Да, пожалуй, что так.

– Как вы думаете, мне еще не поздно стать художником?

– Никогда не поздно, – сказал я.

* * *

Раньше, я знаю, он спрашивал у Пола Шлезингера, не поздно ли еще ему стать писателем. Считал, что публику может заинтересовать история, происходившая с ним в телекомпании.

Шлезингер потом сказал: надо бы как-то убедить Померанца и ему подобных, а такими кишит Хемптон, что они уже выжали из экономики больше чем достаточно. А не построить ли в Хемптоне Почетную галерею разбогатевших, предложил Шлезингер, и там в нишах расставить бюсты председателей арбитражных судов, специалистов по перекупке акций, любителей перехватить миллион в мутной воде да с толком его вложить, ловких авантюристов, золотящих ручку, подмазывающих кого надо, а на пьедесталах выбить статистические данные: кто сколько миллионов ухитрился легально присвоить и за какой срок.

Я спросил Шлезингера, буду ли удостоен бюста в Почетной галерее разбогатевших. Он подумал и пришел к выводу, что в принципе Почетной галереи я достоин, но только мои деньги появились как результат случая, а не алчности.

– Ты должен быть в Галерее любимчиков слепой удачи, – сказал он, предложив построить эту галерею в Лас-Вегасе или Атлантик-Сити, но потом передумал:

– Лучше на Клондайке, наверно. Желающим полюбоваться на Рабо Карабекяна в Галерее любимчиков слепой удачи придется приезжать на собачьих упряжках или на лыжах.

Пол не может пережить, что я унаследовал долю в акциях футбольной команды «Цинциннати Бенгалс» и мне плевать, что там происходит. Он заядлый футбольный болельщик.