Психопаты. Достоверный рассказ о людях без жалости, без совести, без раскаяния - Кент А. Кил Страница 8

В Канаде в середине 1990-х тысячи преступников выходили по условно-досрочному освобождению каждый год. Полномочиями решать, кто выйдет на волю, а кто останется в тюрьме, обладали комиссии по УДО, члены которых назначались и имели очень разную профессиональную подготовку. Если преступник ходатайствовал о досрочном освобождении, комиссии нужно было знать, какова вероятность, что он снова совершит преступление. Для заключенного это могло быть вопросом жизни и смерти, как, впрочем, и для окружающих его на свободе людей. Безусловно, это решение влекло громадные экономические и, разумеется, эмоциональные последствия для общества в целом и для потенциальных жертв в частности. Комиссии по освобождению иногда принимали решение самостоятельно после разговора с заключенным (всегда плохая идея); иногда обращались за профессиональной консультацией к специалисту по психическому здоровью, например психологу, социальному работнику или психиатру (и это не очень хорошая идея); либо они могли распорядиться об оценке риска и на основании этой оценки принять информированное решение (хорошая идея во всех случаях).

Комиссии по УДО обычно не очень хорошо угадывают, кого следует выпустить из тюрьмы. Одно исследование недавнего времени показало, что у преступников-психопатов больше шансов убедить комиссию по сравнению с непсихопатами ^{2}. Это извечная проблема, так как известно, что у психопатов вероятность рецидива выше, чем у непсихопатов. Профессиональное суждение психолога или психиатра тоже, как оказалось, очень ненадежно для прогноза повторных преступлений ^{3}.

Из-за недостатков такой системы, когда приходится полагаться на догадку горстки людей или ненадежное мнение одного человека, ученые постарались создать инструмент для оценки риска, то есть процедуру, которая бы учитывала множество переменных для информированной и детальной оценки риска по каждому конкретному преступнику. Криминологи и судебные психологи изучили, какие факторы повышают риск, а какие способствуют его снижению. Некоторые из них относятся к «статистическим», как, например, возраст преступника, пол жертвы, тип предыдущих преступлений, возраст начала преступной деятельности и т. д. Они неплохо предсказывают примерную вероятность повторного преступления, но не очень хорошо помогают ответить на вопрос, кто совершит преступление на сексуальной почве, а кто – иное тяжкое деяние. Кроме того, есть психологические факторы, например интеллект и личные качества, в том числе психопатические черты. И наконец, есть динамические факторы – то, что меняется, то есть семейное положение, образование, профессия и т. д. Из них составляются большие базы данных, а ученые анализируют их и пытаются определить, которые из них говорят о том, что преступник снова пойдет по кривой дорожке. Вооруженные этой информацией, исследователи разрабатывают тесты, которые потом могут применять комиссии по УДО, чтобы их трудная задача стала чуть легче.

Таково было положение, когда я начинал свои занятия наукой. Оценка риска едва успела появиться в судебно-пенитенциарной системе, и моей главной целью было попытаться усовершенствовать диагностическую точность и стратегию прогнозирования риска. Я хотел помочь людям, принимающим решение, правильно оценить риск рецидива у преступников, в частности психопатов, чтобы их не выпустили досрочно или, по крайней мере, выпустили на особых, очень строгих условиях, чтобы не допустить повторных преступлений.

Область исследования психопатии в середине 1990-х находилась еще в зародыше. Не было еще ни одного исследования со сканированием мозга психопатов. Лишь в 1991 году вообще появилась надежная процедура их клинической диагностики (когда впервые вышел в свет Перечень психопатических черт). Было известно одно: что у психопатов очень высокий риск рецидива. У заключенного, получившего высокий балл по ППЧ, вероятность повторного преступления в следующие пять лет в 4–8 раз выше, чем у получившего низкий балл, а также гораздо больше вероятность насильственного преступления ^{4}. Понятно, что это решающий компонент любой оценки риска.

Боб рассказал, как переходил через границу в США (граница между США и Канадой протянулась на пять тысяч километров, и она закрыта лишь в немногих местах), автостопом добирался до индейских резерваций и покупал сигареты блоками, сколько влезало в его большой рюкзак. Потом автостопом доезжал до границы и пешком возвращался в Канаду с десятками блоков. В Канаде он продавал их с огромным наваром, потому что там они облагались большими налогами. Боб прилично на этом зарабатывал.

– Кому вы их продавали? – спросил я.

– О, это самое интересное, – ответил он. – Надо продавать тем, кто тебя не сдаст; я их сбывал беременным женщинам. Они стесняются покупать сигареты в магазине, так что всегда готовы купить у тебя даже дороже, чем в обычном супермаркете. Легкие деньги. Класс.

Боб занимался всеми видами незаконной деятельности, о которых мне только доводилось слышать, и еще несколькими, о которых не доводилось. Он мошенничал с кредитными картами, похищал персональные данные (прежде чем выйти из кабинета, я проверил бумажник), был домушником, угонщиком, иногда грабил на улице, несколько раз попадался на употреблении и сбыте наркотиков и рецептурных лекарств (как-то раз он шантажом вынудил врача выписать ему фальшивые рецепты и потом бегал по всем аптекам города, чтобы накупить лекарств), и самое последнее преступление – Боба судили за непредумышленное убийство.

Еще у Боба был фетиш. Ему нравилось подглядывать, и он собирал женское белье. После одного ареста полиция нашла у него в шкафу больше трех тысяч пар женских трусиков.

Боб рассказывал, как его допрашивали у него же дома по подозрению в краже со взломом, а он сидел на диване в наручниках.

– Я же предупреждал, чтоб он не лазил в шкаф.

Полицейский отпер шкаф, дверцы распахнулись, и трусы вывалились прямо на него (многие были грязные; Боб, кажется, предпочитал красть их из корзин для грязного белья, когда влезал в дом, или из стиральных машин).

Я так хохотал, что прослезился.

– Вот так вот. – Боб посмеялся вместе со мной. – Даже другие копы смеялись. А что тут скажешь? Люблю женское белье. Всякое, какое угодно. А вы не могли бы мне сказать, – продолжил он, – есть у меня синдром дефицита внимания или нет? В детстве сказали, что он у меня есть, но я что-то сомневаюсь. То есть, я имею в виду, знаете, как трудно тихо сидеть на дереве и заглядывать в щелки между жалюзи в окне второго этажа и дожидаться, пока кто-нибудь придет в спальню и начнет раздеваться?