Корпократия. Как генеральные директора прибирают к рукам миллионы долларов - Роберт Монкс Страница 8

Как это часто бывало, когда речь шла о вещах, не имеющих непосредственного отношения к производству и продажам, капитаны бизнеса не сразу поняли значение слов. Важна была чистая прибыль, а не лингвистическая среда, в которой работал большой бизнес. Но и здесь произошли огромные перемены. Последние тридцать лет корпорации нанимают целые армии хорошо оплачиваемых юристов и самых лучших экспертов не только для того, чтобы выигрывать судебные процессы и добиваться принятия «удобных» законов, но и для изменения самого языка, который мы используем для описания их деятельности. Им нужно изменить то, как мы понимаем природу корпоративной ответственности.

Стремительному распространению нового корпоративного языка способствовало многое — рост глобальной конкуренции, почти не прерывавшаяся череда выступавших на стороне бизнеса президентских администраций, развитие целой отрасли средств массовой информации, специализирующейся на деловых новостях и бизнес-аналитике. Но ни один из отдельно взятых факторов не сыграл такую роль, как расцвет экономики — науки, которая долгое время жила на задворках университетов.

Сегодня экономическая теория, как и корпорации, занимает гораздо более почетное положение, чем в былые времена. Часто вышучиваемая как «скучнейшая из наук» (по знаменитому выражению Томаса Карлейля ^[9]), экономика отделилась от философии и начала развиваться как самостоятельная дисциплина после публикации в 1776 году фундаментальной работы Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов». Но даже Смит не сумел вывести экономику в число «серьезных наук». Как общественная дисциплина, пытавшаяся измерить обмен ресурсами в человеческом обществе, экономическая теория в частности столкнулась с пренебрежением со стороны так называемых «точных наук» и упреками в недостаточной «научности».

Эта неприязнь к экономической теории никогда не проявлялась заметнее, чем в 1969 году, когда впервые присуждали Нобелевскую премию по экономике. Учрежденную по инициативе Банка Швеции, а не самим Альфредом Нобелем, как в случае, например, с физикой или литературой, новую премию немедленно обвинили в том, что она не является «истинно Нобелевской». Петер Нобель, потомок изобретателя динамита, до сих пор борется с «самозванкой», сравнивая ее существование с посягательством на товарный знак. «В письмах Альфреда Нобеля нет ни одного свидетельства того, что он рассматривал возможность учреждения премии по экономике, — сказал Петер Нобель в одном интервью. — Шведский Риксбанк, словно кукушка, подложил свои яйца в очень приличное гнездо».

Другие возражения, возникшие в академической среде, но растиражированные прессой, сводились к старому обвинению экономики в том, что она не является наукой в строгом смысле слова и не принесла настолько ощутимой пользы человечеству, чтобы соответствовать престижу Нобелевской премии. С этим порой соглашались даже сами экономисты, включая лауреата премии за 1974 год Гуннара Мюрдаля, публично признавшего недостатки своей науки.

Тем не менее в декабре 1969 года в Большой аудитории Концертного зала в центре Стокгольма норвежец Рагнар Фриш и голландец Ян Тинберген с поклоном приняли от короля Швеции первые премии Банка Швеции по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля. С тех пор огромный престиж Нобелевской премии сделал не меньше, чем сами экономисты, чтобы узаконить экономику в качестве науки. Каждый год один или несколько экономистов стоят на равных с гигантами естественных науки в этот момент экономику легко вообразить такой же политически нейтральной наукой, как математика.

Одновременно — видимо, потому, что определить победителя было легче, опираясь на количественные показатели, а не на более абстрактные проявления гениальности, современные экономисты начали быстро вытеснять представителей классической версии этой дисциплины. Классическая экономическая теория корнями уходила в философию. Сам Адам Смит изучал этические основы философии и в свое время был известен как автор не только «Исследования о природе и причинах богатства народов», но и «Теории моральных чувств». Экономист в классическом понимании должен был разбираться в истории, политике, этике и социологии столь же хорошо, как и в математических операциях. От экономистов старой школы ожидалось, что они будут наблюдать и описывать окружающий мир. Как писал в конце XIX века экономист Альфред Маршалл, «экономическая наука — это изучение человечества в его обыденной жизни».

Как и современные, классические экономисты предполагали, что разумные люди будут стремиться максимизировать личную удовлетворенность, но они не сводили ее практически целиком к богатству. Классики полагали столь же вероятным, что человек может получать максимальное удовлетворение от этичного поведения, досуга или общественной жизни — всего, что может улучшить не просто его финансовое положение, а качество жизни в целом. Для классических экономистов термин «анализ затрат и выгод» был бы почти оксюмороном. Поскольку настоящая стоимость чего бы то ни было измеряется не тем, сколько денег затрачено на эту вещь, а тем, от чего ради нее пришлось отказаться ценой выбора (так называемая альтернативная стоимость), и, поскольку настоящая выгода зависит от не выражаемых в количественной форме субъективных суждений, провести количественный анализ в данном случае представляется совершенно невозможным.

Кроме того, две школы резко отличаются во взглядах на корпоративную ответственность. Представители господствующей, «новой» экономики любят уклоняться от ответов на вопросы о таких долгосрочных последствиях внешней деятельности корпораций, как, например, ухудшение качества воды, но классическим экономистам трудно так поступить, поскольку они получили разностороннее образование и обязаны наблюдать «обыденную жизнь». Для них внешние экономические эффекты, внешние выгоды оправдывают субсидии на образование, а внешние затраты (издержки хозяйственной деятельности, такие как загрязнение окружающей среды, которые не учитываются в себестоимости продукции или услуг и которые несут те, кто оказался вовлеченным в последствия данной хозяйственной деятельности) оправдывают вмешательство правительства с целью снижения негативных экологических последствий. Аналогично, прибыльность для классических экономистов — сложный вопрос. Можем ли мы оценивать рынки торговли людьми, проституции и оружия массового уничтожения только на основании того, насколько они прибыльны? Разумеется, нет, сказали бы классические экономисты, но сегодня они проиграли войну представителям «новой экономики», где правят цифры. Поэтому в дальнейшем, говоря об «экономической науке» и «экономистах», я буду иметь в виду современную экономическую теорию и ее представителей.

Современная экономика использует весь аппарат точных наук: количественную оценку факторов производства, формулы, табличное представление результатов и т. п. Эти атрибуты свободной от оценочных суждений объективности и высокой точности придают экономическим законам статус непреложных и оправдывают ту таинственную роль, которую экономика играет в принятии политических решений во всем мире. Со времени присуждения первых Нобелевских премий по экономике тенденция распространять экономический подход на разные области, от права до медицины и образования, неустанно развивается.