Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего - Дженни Климан Страница 77

— Сознание теряешь за минуту, — объясняет Филип. — Если дышать нормально, очень быстро впадаешь в дезориентированное состояние, ощущаешь эйфорию и интоксикацию, теряешь сознание, а через пять минут наступает смерть.

Но Алекс говорит, что намерение учтено в дизайне.

— У аппарата резкий периметр, он не подпускает, говорит: «Задумайся». — Он поднимает ладонь, будто дорожный полицейский. — Но в нем есть и мягкость, так что, может, кому-то захочется подойти к нему поближе, в нем есть что-то узнаваемое, потому что он похож на машину, но из-за асимметрии — на странную машину. Сюда сесть нельзя… — он показывает на правую сторону, водительскую в Великобритании, — потому что двери нет, придется обойти. Придется предпринимать усилия, чтобы перейти к следующему шагу, приближающему самостоятельную смерть. «Сарко» наделяет вас властью решать. Сообщает остальным, что выбранное решение — правильное, что человек внутри сам этого хотел.

Инструкции к «Сарко» должны быть интуитивными по юридическим причинам.

— Если придется объяснять, как это делать, значит, мы будем помогать. Все должна объяснять сама машина.

Но Филип создал «Сарко» не только для того, чтобы ему сошла с рук помощь в самоубийствах. Он планирует сделать смерть сексапильной.

— Мне нравится ощущение стиля, ощущение праздника, возможность переосмыслить смерть и превратить в церемонию вместо того, что принято делать в одиночестве, спрятавшись ото всех. Это подойдет не каждому, но многим. Устройство очень привлекательное — и мобильное, его можно поставить с видом на Альпы, или Северное море, или пустыни в Австралии. Там, где хочешь ты.

— То есть речь не столько о достойной смерти, сколько о том, что смерть станет событием?

— Да, — он медленно кивает. — Похоже, определенной группе людей это импонирует. Те, кто сейчас с нами связываются и хотят воспользоваться «Сарко», видят в ней возможность отметить это событие так, как ни за что не получится, если сидеть в комнате со стаканом нембутала. Появляется ощущение праздника, будто отправляешься в путешествие. Кому-то придется по душе идея попрощаться со всеми, опуская дверцу: «Я ухожу, а вы остаетесь».

Похоже на тех, кто хотел бы посетить собственные похороны.

Завлекает «Сарко» и «эйфорией», о которой Филип говорит не умолкая, — смертью под кайфом. Он рассказывает, что самолично пережил опьянение от гипоксии во времена службы в воздушных силах, когда испытал быструю декомпрессию в самолете. И ему понравилось это ощущение.

— На вкус и цвет. Не говорю, что всем сразу захочется запрыг­нуть в «Сарко». Некоторые говорят: «Мне эта идея не нравится: перед смертью я хочу обнять любимого человека», — а здесь это невозможно, — продолжает он.

— Можно распечатать двухместный аппарат точно так же, как можно распечатать аппарат для высоких, — услужливо вставляет Алекс. — Все возможно.

— Но как тогда убедиться, что оба человека согласны умереть? — спрашиваю я.

— Это всего лишь вопрос программного обеспечения — оба должны пройти тест, — говорит Филип.

— Но как понять, что код вводит не один человек?

Филип скрежещет зубами. Десятисекундная пауза. Потом оба хохочут во весь голос.

— Конец интервью! — кричит Алекс. — Снято!

В толпе дизайнеров и лучах заката в Венеции легко простить все недоделки «Сарко» и считать его только пищей для размышлений, темой для разговоров — как «Губку XXXXXL». Но это не лягушачье мясо Орона Кэттса. «Сарко» позиционируется как действующая разработка, созданная на деньги людей, отчаянно желающих контролировать собственную смерть, и ее уже не раз обещали платным членам Exit, засыпающим Филипа вопросами. Это не шутки.

— Вы правда думаете, что через десять лет люди по всему миру будут умирать в «Сарко»? — спрашиваю я Филипа.

— Я думаю, что-то в этом роде станет общепринято.

— Всяко лучше пакета, — мягко добавляет Алекс.

— Технология меняет облик всего мира, и смерть не исключение. Мы еще увидим, как люди обретают контроль над своими последними мгновениями. Люди пресытились возможностями современной медицины по поддержанию жизни.

— Но тогда какой вариант лучше: сделать машину для убийства или изменить наше отношение к смерти?

— Они идут рука об руку, — говорит Филип.

Алекс — сравнительный новичок в деле смерти.

— Вы задумывались, что почувствуете, когда кто-нибудь в первый раз воспользуется вашей разработкой и покончит с собой?

— Филип примет решение, давать человеку доступ или нет, а я доверяю Филипу, — говорит он, пожимая плечами. — Наша ответственность заканчивается на разработке.

Алекс предлагает мне взять бокал просекко — оно местное, говорит он, и здесь оно особенно хорошее. Я возвращаюсь ко входу, где уже съели пирамиду фруктов, но выпивка продолжает литься рекой. Беру бокал и иду на веранду у Гранд-канала. У живой группы перерыв, и из динамиков льется «Dancing Cheek to Cheek» Эллы Фитцджеральд и Луи Армстронга. «Рай, я в раю» ^[179]. Все такое умиротворяющее, розовое, красивое, несерьезное, забавное.

Но на самом деле нет. Это гротеск. Люди, спонсировавшие поездку Филипа и изобретение, которое привело его сюда, не думают о том, как бы стильно отчалить на тот свет; они живут на этом свете в отчаянии, страхе, страданиях, боли и панике и ищут любого, кто поможет им выбраться. Презентация «Сарко» кажется скорее баловством, очередным достижением, чтобы потешить эго Филипа, а не действенным способом помочь этим людям.

Даже если прототип, который я видела наверху, в идеальном рабочем состоянии и готов к запуску, он все равно не станет ответом для тех, кто отчаянно мечтает о полном контроле над смертью. Технологию контролирует Филип, как и допуск к ней. Ему же принадлежат авторские права, и если вам нужна машина, то придется вступить в его организацию и заплатить.

Я задумываюсь о том, что Филип сказал под конец. «Мы планируем сделать открытый код, — говорил он. — Сделать доступным для тех, у кого есть “Справочник мирной таблетки”, а значит, надо быть старше конкретного возраста, что-то подписывать. Слушайте, мы понимаем, что код утечет. Но так ли уж это важно?»

Он понимает, что никогда не сможет полностью контролировать доступ к изобретенной им технологии. Главное, все знают, что создал ее именно он, а остальное его не волнует.