Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания - Алексей Передельский Страница 76

– принцип единства научного и вненаучного философского исследования надо понимать так, что учет и признание сознательно-бессознательной, психически-нейрофизиологической, вербально-невербальной двойственности физкультурно-спортивной деятельности выводит её философский анализ за рамки традиционной науки в область искусства и религии. Следовательно, в фокус зрения неизбежно попадают не только рационально-логические, причинно-следственные связи, но и образно-ассоциативные сложные чувственные представления со свойственным им интуитивным видением и познанием;

– принцип единства гетерогенного философского анализа означает, что признание множественности возможных направлений философского исследования сферы спорта является относительным. В конечном счете надо стремиться к философской интерпретации, удовлетворяющей требованиям научности и объективности.

Не желая повторяться и употреблять уже неоднократно приводимые аргументы, снабдим перечисленные принципы минимальным, но необходимым, а потому вполне уместным здесь комментарием.

Что касается всех указанных принципов в целом, то они отражают на другом, более высоком теоретическом уровне те шесть основных принципов функционирования социально-педагогической системы спортивной (в частности единоборческой) деятельности, о которых упоминалось в более ранних исследованиях [см.: Передельский А. А., 2008; с. 4–20]. Эта связь далеко неслучайна. Как бы высоко не воспаряла философия в своих абстрактных рассуждениях, философии спорта как метанаучной дисциплине ни в коем случае нельзя следовать только своей собственной логике и традиции. Она обязана на уровне философского анализа отражать, во-первых, сам онтологический, реально существующий спортивный процесс, во-вторых, его обще– и частно-научное описание, обобщение, гипотетико-дедуктивное моделирование. В противном случае, философия не сможет выполнять по отношению к спорту ни мировоззренческой, ни методологической функции. По крайней мере, она не сможет этого делать обоснованно и на законном основании. Здесь речь идет, разумеется, не о юридической законности, а о всеобщих, необходимых, существенных связях и отношениях, которые в науке принято называть законами.

Однако в имеющемся уже довольно солидном «багаже» философии спорта хорошо известны явные и завуалированные попытки уйти от четкой ориентации на практику конкретно-исторического спортивного процесса и его научного обеспечения. Даже более того, философия прагматизма, экзистенциализма, постмодернизма, несмотря на декларации о своем эпистемологическом и эвристическом потенциале, на деле навязывает спорту собственные установки, ценности, идеалы. Что можно сказать о претензиях на руководство процессом, в котором мало что понимаешь? Разумеется, ничего хорошего. Отсюда и формулировка первого функционального принципа и общий настрой, смысл всех остальных.

Объясняя возникновение второго функционального принципа, можно сослаться на фактическое введение целого ряда философских понятий, совершенно чуждых как непосредственному агенту спортивного процесса, так и включенному в указанный процесс наблюдателю или добросовестному экспериментатору. Зато эти понятия даны совершенно в духе экзистенциальной эстетизации, гуманистической «паганизации», психоаналитической сексуализации, прагматистской переориентации современного спорта. Они не столько проясняют, сколько, наоборот, затуманивают понимание сущности спорта, его моделей, эволюционных форм и этапов, размывая объем и содержание самого термина «спорт».

Одной из главных целей подобного антинаучного подхода выступает идеологическое оформление интересов власти и большого бизнеса, выполнение их социального заказа. В этом заключается суть одного из наиболее фундаментальных пониманий термина «инновационность», в котором пересекается, как ни странно это звучит, традиция гуманизации образования и традиция обоснования необходимости перехода к рыночной экономике. И это не говоря уже о четко прослеживающейся традиции западной философии и социологии, пытающихся (и, к сожалению, небезуспешно) гипертрофировать роль и социальное значение знания, научных и религиозных идей в становлении современной цивилизации.

При возобладании такой философской позиции действительная роль материальных производственно-экономических и социально-политических факторов стыдливо замалчивается, их научная оценка объявляется чуждой истинной философии, а их объективное, закономерное, а потому неизбежное проявление прячется за сложной субъективной интерпретацией или за туманной ссылкой на некие «социальные контексты». Тем самым обеспечиваются идеальные условия для властьимущего произвола и неограниченного волюнтаризма в использовании этих самых якобы «вторичных факторов» в личных корыстных целях надидеологического меньшинства (в ницшеанском понимании этой позиции). Появление нашего третьего по счету функционального принципа выступает попыткой нейтрализации данного негативного, но очень влиятельного и устойчивого вектора, направленного на идеологизацию (или, как сегодня модно говорить, на обеспечение инновационности) философской науки и образования, которое декларативно должно основываться на науке.

Уход от научной объективности и акцента на ведущую роль материальных факторов есть очевидный, но не единственный факт идеологизации философии спорта. Если учесть, что сама наука в её традиционном (классическом и неклассическом) понимании выступает конкретно-историческим, социально и политически обусловленным типом мировоззрения, то становится совершенно ясно, что философия спорта неизбежно столкнется с метафизическим ограничением совершенствования философской рефлексии в данной области. Соответственно, философия спорта рано или поздно встанет перед необходимостью сбросить с себя «оковы» традиционной науки и шагнуть за её пределы, в область традиционного господства религии и искусства, расширяя и модернизируя тем самым само понятие науки.

К подобному выводу пришли Огюст Конт и Герберт Спенсер. Это прекрасно (судя по их работам) понимали постпозитивисты. Это понимают (судя по их декларациям) постмодернисты. Наконец, к такому пониманию подошли всемирно известные духовные наставники теперь уже традиционных моделей современного спорта (имеется в виду олимпийский спорт), например Пьер де Кубертен.

Четвертый функциональный принцип философии спорта также основывается на понимании того, что, отражая и изучая гетерогенную, сложносоставную природу спорта, философия просто не может ограничивать себя чисто научным инструментарием. Она должна использовать знания и возможности, предоставляемые другими, на сегодняшний день вненаучными частями единых исследовательских социокультурных программ при условии, что она не собьется с пути научно-философского анализа, не попадет в рабскую зависимость от присущих религии и искусству методов и средств.

Это принципиально важное условие, позволяющее философии спорта не выродиться в метафизику, сохранить качество фундаментальных основ потенциально и актуально научного мировоззрения, задавая последнему адекватный методологический заряд. Как раз этого условия в большинстве случаев не выполняют альтернативные философские школы, претендующие на роль разработчиков, творцов философии спорта. Хотя многие из них, вероятно, способны на это и крайне интересны при просеивании их теорий и концепций на предмет выделения научно-философского ядра. Естественно, при этом просеивании должны обоснованно отбрасываться: религиозная вера в могущество сверхъестественного, мифотворчество, чувственные и субъективные установки, превращаемые в онтологические факторы космического масштаба, простая околофилософская болтовня.