Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин Страница 70

Антон Семёнович ответил:

– Нет, нетрудно. Очень лёгкая эта задача.

– То есть как? Вы серьёзно говорите?

– Абсолютно серьёзно говорю. Правда, надо иметь в виду как непременное условие следующее. Дело, воспитание, надо любить. Ему надо посвятить всю свою жизнь. И, наконец, этому делу надо отдавать в сутки по крайней мере двадцать семь часов. И тогда это дело окажется абсолютно лёгким.

Надо любить, а там, где есть любовь, там есть и творчество, и находки. Вы набираетесь какой-то необыкновенной человеческой силы, которую впитываете в себя всю жизнь. Научитесь разбираться в детях, находить в каждом ребенке только ему присущую особенность. Вы увидите, что этот мальчик любит что-то приобрести, что с ним что-то такое происходит. Что? Сначала займитесь с ним. Отвлеките его от чего-то плохого, а потом запишите себе в дневничок какие-то индивидуальные наблюдения. Что я знаю? Почему этот мальчик такого-то числа, когда были у вас студенты, или был какой-то праздник, или какая-то прогулка, как-то старался уйти от коллектива, быть в одиночестве. Явно на него что-то давило. Оказалось, что дома была какая-то драма. Или, быть может, он с товарищем поссорился. Или… Или… Или… И, наконец, он недавно испытал все мученичества.

Следует поручить воспитателям узнать, почему Валя Брескина ходит какая-то не такая, как будто бы она поражена раком или туберкулёзом. Просто что-то происходит. Я знаю, что она не пройдёт семнадцати шагов, чтобы ни разу не улыбнуться. Оказалось, что она рассорилась со своей подругой, с Люсей Тихоновой. Люся Тихонова умеет себя держать замкнуто, не разговаривать. А Валя Брескина – девочка подвижная, чуточку эксцентричная, даже немножечко кокеточка. Она очень красиво создана природой. Всё у неё есть. А Тихонова, не знаю, чем она привлекла это нежненькое изобретение. Это грубая девочка, мускулистая. Мальчишки занимаются у нас спортом, и нашли где-то скат от колеса сельскохозяйственной машины. Некоторые поднимают его. Я радуюсь этому. Она подошла, посмотрела на него, немножко подтянула, потом без усилий подняла и бросила: «Ерундой занимаются». Вот эта девочка, которая сделана из одних каких-то мозговых, красивых эстетических элементов, является таким тяжеловесом. Тихонова довольно спокойно переживала, значит, выдержанная. А Валя была в таком нервном состоянии, что мне пришлось осторожно вмешаться.

Мне бы очень хотелось, дорогие мои друзья, обратить ваше внимание ещё на некоторые детали в воспитании детей. Пусть это не будет для вас неожиданным, быть может, к тому, что вы получаете здесь в институте от ваших уважаемых преподавателей.

Воспитательный процесс, сказал Антон Семёнович, должен осуществляться на каждом квадратном метре советской земли, как правило, всеми честными людьми, которые не потеряли чувство ответственности перед детьми за их благополучное будущее. Он состоит из огромного количества всяких элементов. И, в частности, из того, что надо воспитывать у детей чувство доброго, гуманного отношения к живому организму, к живой природе. А мы иногда стоим на крыльце школы и смеёмся, дорогие мои, когда видим, что ребята таскают кошку, очень энергично отламывают ей хвост, или делают из него вопросительный знак, или какого-нибудь пожилого пса мордуют. Всякая бывает издевка, потеха над живым организмом. Кто из нас не наблюдал подобное, может быть, даже не принимал в нем участия.

В мае, кажется, появляются майские жуки. Это вредное насекомое, оно тотчас объедает на деревьях листья. Иногда целыми классами, не в порядке борьбы с этими жуками как с вредителями, а в порядке совсем ином бегают за этими жуками. Ловят жуков, кидают на них одежду, форменные фуражки, портфели. Если встретится учительница-старушка, так они, не заметив, кто это идёт, толкнут и скажут:

– Не мешай!

Сажают жуков в спичечные коробки, штук по сорок. Жуки там друг другу горло перегрызают. Потом с ними начинаются всякие упражнения. Нанизывают на нитку и пускают невольника полетать и потешить! Может быть, и полетает, а потом в изнеможении падает. Ему делают соответствующую операцию: в мягкое место вставляют сухую соломинку. Жук взлетает от физической боли, а ребята бегут ватагой и кричат:

– Летит, летит зараза.

А потом учитель добавляет:

– Правда, полетел, полетел!

Мне кажется, что по самой природе своей наш русский человек, наши люди, должны быть совершенно свободны от этого чувства жестокого, неумного отношения к живому. Многие присутствующие в зале, очевидно, пережили страшную вспышку фашистского садизма. Страшное это было зрелище. И, очевидно, такое жестокое чувство у граждан Германии специально тренировалось. Убивай! Не смущайся крови! Такая забава над живым может дать совершенно неожиданный результат, самого высокого драматического накала вспышку.

Я расскажу вам, как уже после преступления раскрывал, откуда у мальчика в четырнадцатилетнем возрасте возникло такое страшное стремление. Произошло вот что, дорогие мои друзья.

В 1934 году, 4 июля, ко мне в школу-колонию для трудновоспитуемых детей в Ленинграде привели мальчика, Петра Гумнина. Высокий. Выглядел интеллигентно, выхоленно. Оказалось, что он великолепно играл на пианино, хорошо рисовал. Нетрудно было догадаться, что он из интеллигентной семьи. Его очень длинные белые пальцы уверенно и как-то, пожалуй, хищно бегали по клавишам рояля. Мы, воспитатели, задумывались над тем, что же привело в школу-колонию для трудновоспитуемых детей такого грамотного, музицирующего, начитанного, умеющего рисовать мальчика?

Какой порок? Мы с восторгом наблюдали за его способностями и мечтали, как будем его использовать, как будем эксплуатировать в выпуске стенгазет. Вот повезёт тому воспитателю, в группу которого он попадёт. Не прошло и суток, как этот мальчик, выхоленный, интеллигентный, заставил содрогнуться в страшном горе от происшествия сотни человеческих душ. Как он заставил в страшном горе корчиться родителей, сына которых, мальчика в возрасте трёх лет, этот изверг интеллигентный умертвил. Самым чудовищным, изощрённым, садистским способом.

Что же привело его к этому? Откуда, на почве чего это выросло? Занимаясь им, а между тем ещё дитя лежало в гробике, как ко мне подбежал мальчик, Королёв Митя. При таких обстоятельствах не бегают, ходят тихо, говорят шепотом. Между прочим, этому шепоту, сдержанной речи тоже надо учить. Митя подбежал ко мне и говорит.

– Семён Афанасьевич! Вы послушайте только, какой он странный. Что он говорит?! Мытам все ходим и плачем, а он сидит в другом зале и играет на рояле. А потом встал и говорит.

– Чего вы все плачете?! А мне совсем не жалко. И когда я убивал, не жалко было. И тех, что раньше убил, тоже мне не жалко. Они какие-то маленькие, и мне их не жалко. Идите туда, Семён Афанасьевич, а то там мальчики…

Я понял, что они бить его собрались.

Занимаясь этим хлопцем, мне сделалось страшно, до того страшно, что лучше бы я этим не занимался, не раскрывал той причины, той почвы, на которой выросло это страшное чудовище, и тех воспитателей, которые сотворили этого человека.

Послушайте. У него отец-агроном, интеллигентный человек с высшим образованием. Мать – врач, интеллигентная, очень уютная, скромная, нежная женщина. Мне кажется, что она вообще вылеплена из одной любви. И мать её, бабушка Петра, довольно моложавая, педагог, специально оставившая свою педагогическую карьеру и посвятившая себя воспитанию дорогого внука. Вот только несколько эпизодов его воспитания.