Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания - Алексей Передельский Страница 67

Рассмотрение спорта в формате философского исследования, в первом приближении, логически требует начать с определения понятия спорта, дабы установить объем и содержательные характеристики этого термина. Однако формально-логическое дефинирование, опережающее концептуальное теоретизирование чревато опасностью абсолютизации формальных, проявляющихся на поверхности анализа признаков, абсолютизации, способствующей неполному, однобокому освещению спорта как сложного онтологического объекта или многогранного, изменяющегося социально-культурного феномена. Собственно говоря, такая абсолютизация и связанная с ней аналитическая однобокость отличают множество эмпирических и даже не сумевших подняться до высот философского видения теоретических подходов к определению понятия «спорт».

В научной литературе во множестве встречаются структурные, функциональные, структурно-функциональные определения данного термина, являющиеся по своей сути, как правило, чисто операциональными, не позволяющими осуществить сущностный прорыв даже в ходе их сравнительного анализа.

Гораздо более редкие и, в силу их историзма, плодотворные попытки генетического дефинирования также не избежали влияния структурно-функционального подхода, в большей степени идеологически, чем научно, теоретически выдержанного.

И, наконец, реже всего встречающиеся атрибутивные, родовидовые определения понятия спорта, на первый взгляд, в наибольшей степени отвечающие задачам систематического теоретизирования, не могут во всей изменчивой полноте вскрыть сущность, если так можно выразиться, ноуменальность спорта. И это вполне закономерно, поскольку систематизация ещё не означает системности. Системный подход в обязательном порядке должен основываться на фундаментальных сущностных характеристиках, а последние, в свою очередь, выделяются не на формальном, а на сугубо содержательном уровне теоретического анализа. Поэтому целесообразно не начинать с логического анализа, а заканчивать им, обобщая и суммируя всё то, что удалось установить исторически и теоретически. Сначала следует из фрагментов восстановить целостную картину, из частностей сложить, составить общее, а уже потом определять и классифицировать это общее, в том числе и устанавливая факт и степень его системной организации. Если же, вернее, когда кусочков мозаики не хватает, на помощь приходят гипотетико-дедуктивные теоретические построения, достоверность которых основывается на материалистически истолкованных философских диалектических методах восхождения от абстрактного к конкретному, единства исторического и логического. Ни вероятностная теоретическая (и, тем более, эмпирическая) описательность, ни требующая определенной полноты введения идеальных объектов аксиоматично сть, несостоятельность которой была к тому же доказана теоремами Гёделя, – сами по себе научно-философского уровня не достигают.

Итак, социальную природу и сущность спорта как частного или даже подсистемного общего, в котором находит своё целостное, наиболее полное проявление всеобщее, можно исследовать только научно-философски. Если, конечно, не сбиваться на религиозно-идеалистическое исследование надмировой сущности или на субъективно-идеалистические поиски сверхчувственного, возводящие чувства и переживания мыслящего субъекта в ранг универсальной космической субстанции.

В свете вышесказанного ставить вопрос о жестком и однозначном соотнесении спорта с какой-либо отдельной сферой общественной жизни или ещё уже – с определенным типом, формой, видом родовой человеческой деятельности, имея в виду их относительное обособление в процессе общественно-исторического разделения труда, – было бы не совсем корректно. Как было бы и не совсем корректно выводить спорт в качестве чисто европейского социально-культурного образования, несмотря на его очевидную историко-географическую привязку к античному миру.

Сомнения по поводу отдельной социально-системной деятельности или социально-культурной идентификации спорта рождаются не только при анализе современного модельного ряда стратегических схем развития того онтологического объекта, который мы называем спортом. Рассмотрение места и роли спорта в современных глобалистических культурно-цивилизационных процессах выступает необходимым, но явно недостаточным и, тем более, не самодостаточным аргументом, трактуемым в пользу указанных сомнений. Прежде всего следует теоретизировать, рационально-логически рассуждать о гетерогенном, о слабо расчлененном протокультурном, а не о структурированном культурном происхождении спорта. Проще говоря, на спорт целесообразно смотреть не как на простое, «чистое», однородное, а как на во всех отношениях сложное, синтетическое социокультурное образование, имеющее потенциал глобального, а возможно, в не столь отдаленной перспективе, и самодостаточного системно-завершенного характера. Причём целесообразно исходить из посылки, что потенциал глобального (если не универсально-системного) развития спорт как своеобразный социально-системный «ген-зародыш» имел всегда, с условного момента (периода) своего появления и выделения из социального общего (например, греко-римской культуры).

Выделяющаяся и эволюционирующая, до сих пор воспринимаемая как частная социальная модель, область спорта, уже изначально строилась репрезентативно, частично в иллюзорно-компенсаторной, а частично и в объективно-реалистичной форме, «как в капле воды» отражая в себе противоречивое динамичное единство социального всеобщего, системно организованного социума, его целостности, тотальности.

Трансформируясь в ходе развертывания исторического процесса, порой закономерно исчезая из поля зрения аналитиков и также закономерно вновь возникая и привлекая к себе внимание, сфера физической культуры и спорта (а именно так, исторически достоверно следует понимать спорт в предельно широком смысле слова) никогда не теряла своей зародышевой репрезентативности. Другое дело, насколько исторически-конкретные социальные условия давали возможность данной репрезентативности проявить себя и обеспечить спорту расширенное социальное воспроизводство, развернуть его, так сказать, «генетически гетерогенный», глобально-культурный, цивилизационно-цивилизаторский потенциал.

И если философия вплоть до ХХ в. в общем и целом не замечала указанный потенциал спорта, то это ещё не означает принципиальной непригодности спорта на роль объекта и предмета философской рефлексии. Очевидно, здесь должно быть иное объяснение, вернее, сразу несколько объяснений, лишь в своей сумме способных осветить верный подход к достаточно яркому, полному, непротиворечивому ответу на вопрос о потенциальной и актуальной философичности спорта.

Теперь уже не только гипотетико-дедуктивно, но и вполне доказательно по данному поводу можно выдвинуть следующие положения.

Первое. Спорт в узком социокультурном смысле этого термина развивался в древности в основном в пределах греко-римского мира в виде агональных и колизеальных (собственно спортивных) моделей, возможно, пересекающихся, но совершенно точно не совпадающих с физическим воспитанием и иными институтами физической культуры. В эпоху Античности спорт в широком социокультурном смысле как отдельная область общественной жизни ещё не проявился, по крайней мере, не проявился на постоянной основе. Переплетение физического воспитания, единоборств и агонально-спортивной традиции происходит гораздо позже, вне пределов античного и даже средневекового периода. В древнем мире, которому суждено было стать колыбелью европейской цивилизации, спорт существовал в рамках специфической массово-зрелищной обрядово-ритуальной религиозно-мифологической практики, на которой выстраивались жестко регламентируемые, локально в пространстве и во времени организованные виды соревновательной телесно-двигательной деятельности и отношений. Хотя секуляризованная, светская или «атлетическая» традиция спорта зародилась уже тогда.