Современная смерть. Как медицина изменила уход из жизни - Хайдер Варрайч Страница 60

Мне довольно непривычно отвечать на этот вопрос. Когда я рос в Пакистане, стране, которая, несмотря на свое этническое разнообразие, является, насколько это возможно, религиозно однородной, никто никогда не спрашивал меня, к какой религии я принадлежу. Там почти не было нужды иметь религиозную принадлежность, поскольку не возникала необходимость ее декларировать.

Прежде чем я успел ответить, она вновь заговорила: «Он тоже».

На глобальном уровне религия часто используется, чтобы сеять раздоры между народами, проводя границы на местности и на картах, однако врачам она полезна как балласт, который спускает их с небес на землю и делает более человечными в глазах пациентов. У нас — врачей — всегда с избытком инаковости, так что все, что помогает больному почувствовать, что доктор является еще и человеком, представляет большую ценность.

Вопрос о том, как лучше всего подводить медицинское обсуждение к теме религии и духовности, остается спорным. Во многих обществах и культурах врачи регулярно используют религиозные аргументы и не чувствуют необходимости с кем-либо советоваться по поводу своих решений, но возможно ли такое в многонациональной и многоконфессиональной стране вроде сегодняшней Америки?

Для большинства людей не существует четкой грани, где заканчивается их религиозная или духовная жизнь и начинается все остальное. Когда они заболевают, эта грань становится еще более размытой, а по мере ухудшения их состояния и приближения смерти желание рассуждать о жизни и мире во все более абстрактных терминах нарастает. В то время как среди всех пациентов лишь около трети предпочитают, чтобы лечащие врачи интересовались их верой, в случае тяжело больных пациентов стационаров эта доля возрастает до 70 % ^[355]. Почему же тогда так мало врачей сами начинают разговор о духовных убеждениях своих подопечных? ^[356]

Если вы пока плохо знакомы с врачами, главное, что вам стоит о них знать, — это что они невероятно занятые люди. Врачи быстро говорят, быстро ходят, быстро едят и быстро думают. Если спросить их, почему они не обсуждают с пациентами их духовную жизнь, в ответе очень часто будет упомянута нехватка времени. Хотя большинство пациентов хотят, чтобы врач обсуждал с ними медицинские проблемы, некоторые их них, в частности пациенты афроамериканского происхождения, предпочтут поговорить на духовные темы, даже если это отнимет время, которое в ином случае было бы потрачено на обсуждение их здоровья ^[357].

Кроме того, врачи не хотят навязывать пациентам свои религиозные убеждения и опасаются обнажить мировоззренческие разногласия, которые могут оказать негативное влияние на отношения врача и больного ^[358]. В дополнение ко всему врачи могут не иметь необходимой для ведения подобных разговоров подготовки ^[359]. Безусловно, это серьезная проблема. В самом начале моей ординатуры во время ночного дежурства в отделении интенсивной терапии мне сообщили о поступлении пациента с сильным кровотечением из пищевода. Раньше он не наблюдался в нашей больнице, поэтому я не имел никакого представления о его истории болезни. В его горло были вставлены две большие трубки, из которых, заполняя контейнер за контейнером, лилась кровь. Время было за полночь. Мы запустили «протокол массивного переливания крови», отчаянно пытаясь не отстать от его кровопотерь. В ходе одного из наиболее впечатляющих медицинских мероприятий, свидетелем которых я когда-либо был, команда медсестер в течение нескольких часов перелила пациенту около 60 литров крови и ее компонентов — вся эта операция по спасению его жизни поражала своей театральной красотой и чудовищной эффективностью. Когда приехавшие в больницу близкие пациента принесли некоторые из его выписок, я начал осознавать, что имею дело с молодым человеком, у которого из-за многолетнего злоупотребления алкоголем развился цирроз печени, а злокачественная опухоль уже распространилась в мозг. В недавнем эпикризе специалиста по паллиативной помощи указывалось, что пациенту осталось жить меньше месяца.

Эта информация изменила всю картину происходящего: вместо того чтобы бороться за спасение человека, которому, вероятно, предстоит долгая жизнь, теперь мы вели неравный бой, стараясь отсрочить неизбежное для того, кто уже неизлечимо болен. Пока я выяснял у хирургов и радиологов, осталась ли еще какая-то возможность помочь этому пациенту, я осознал, что никто так и не поговорил с его семьей. Пройдя по коридору от отделения интенсивной терапии до комнаты ожидания, я увидел там около десятка членов его семьи всех возрастов. Я даже не успел представиться, как его мать тихо спросила:

— Он умирает?

— Да.

Я объяснил им ситуацию, и, поняв, что медицина мало что может тут сделать, они согласились — настало время позволить ему умереть. Я огляделся вокруг: пожилые родственники внимательно слушали, некоторые — утирая слезы, а под ногами, разумеется, бегали дети. После окончания разговора я вернулся в отделение и сообщил медсестрам о встрече с семьей, а потом попросил их начать уборку в палате, поскольку мать пациента хочет попрощаться с сыном. Но тут одна из более опытных медсестер спросила, не хотят ли близкие позвать священника. Я прошел обратно по коридору и задал им этот вопрос. Явно почувствовав облегчение, они ответили утвердительно. Вернувшись, я понял, что забыл узнать их конфессиональную принадлежность. После очередного прохода по коридору, связывавшему хаос, царивший в самом отделении, с мрачной обстановкой зоны ожидания, я отправил сообщение католическому падре, который пришел почти сразу, примерно на рассвете. Он торжественно и печально стоял рядом с койкой пациента, когда мать зашла в последний раз повидать своего сына. Спустя час тот умер.

Подобные меры, касающиеся духовной жизни, важны не только в смертный час, но и на пути к нему. Одно исследование, в рамках которого за 343 больными раком осуществлялось длительное наблюдение до самого момента их смерти, показало, что у тех из них, кому предоставлялась духовная помощь, качество жизни было выше; в отличие от пациентов, кому такая помощь не оказывалась, они с большей вероятностью оканчивали свои дни в хосписе и реже получали перед смертью интенсивное или излишнее лечение. Этот эффект был в пять раз сильнее выражен у тех пациентов, которые в наибольшей мере опирались в борьбе с болезнью на религию, однако он фиксировался и у менее набожных больных ^[360]. Кроме того, он не зависел от того, предоставлялась ли духовная помощь врачом или священником.