Дамы Амстердама. Жизнь в витрине. Откровенные истории квартала «красных фонарей» - Мартина Фоккенс Страница 6

Мартина, 1964

В семье только об этом и говорили. Настоящее потрясение. Как такое может быть?! Я тогда была в родильном отделении: только что произвела на свет своего первенца. Там-то слухи и добрались до меня. Сначала все ограничивалось разговорами вокруг да около, я ничего не понимала. Да что такое случилось с Луизой? Наконец мне выложили всю правду:

– Твоя сестра занимается проституцией в квартале «красных фонарей».

Я не могла в это поверить. Она ведь работает в баре, разве нет?

– Невозможно, – ледяным тоном отчеканила я, – моя сестра никогда не сделает ничего подобного!

Ухмылки, оскорбления, все эти комментарии, которые позволяли себе «доброжелатели»… Это было ужасно. На меня навалилась тоска. Всем было плевать на ребенка и меня. Неудивительно, что у меня даже давление подскочило. А они продолжали наседать на меня, будто я могла что-то изменить. Что я должна была сделать? У Луизы ее собственная жизнь и свои проблемы с этим ее придурком-муженьком.

Спустя некоторое время я отправилась к ней, чтобы поговорить. Слишком поздно. Луиза занималась этим уже несколько месяцев.

– Мне нужны деньги, это всего на два года, – заверила она меня.

Еще она добавила, что в бордель нужна горничная. Я подумала, что такая подработка помогла бы мне оплачивать счета в конце месяца. Так что я стала наводить в борделе порядок, приходила на пару часов рано утром. Я находила это волнующим, а что до уборки – с ней я справлялась легко. Мной были довольны. Деньги, которые я получала, оказались небольшим, но своевременным подспорьем.

Поначалу мне было не по себе. Клиенты порой выказывали желание провести время с горничной. Особенно они досаждали мне, пока я мыла окна, стоя на стремянке. Они вились вокруг с вопросом «могу я пойти с тобой?».

Когда они понимали, что я не при делах, это возбуждало их еще больше. Недоступность ведь так возбуждает. Некоторые горничные, случалось, уступали натиску и потом меняли профессию. Но не я. Я торопилась на трамвай до Осдорпа, где жила тогда со своей маленькой семьей.

В какой-то момент на стройке, где работал муж, начались проблемы. Настали трудные времена. Ян остался без зарплаты. Парни начали забастовку, отправились в Дам и устроили там драку. К счастью, Ян вернулся домой целым и невредимым. Но без гроша в кармане.

Как-то вечером он спросил:

– Может, ты могла бы брать еще работу? Ну, там, где твоя сестра…

– Спятил? Об этом и речи быть не может, – ответила я.

Но разговор этот время от времени повторялся. Так прошло полгода. А потом я сказала себе: «Я по крайней мере попробую». С деньгами стало совсем туго, а ведь Луиза неплохо зарабатывала. Конечно, я ничуть ей не завидовала, тем более что она заваливала меня подарками, но.

Без сестры я ни за что не решилась бы выйти на панель. Она в каком-то смысле проложила мне дорогу. На нее поглядывали косо: она ведь занималась проституцией. Доставалось и мне, как ее близняшке. Так что я осторожно принялась выведывать у нее, что к чему и что нужно делать. Луиза сразу же заподозрила неладное.

– Что ты задумала? – спросила она меня сурово. – Ты в это дело не суйся!

Но через несколько недель одна комната освободилась и я нарисовалась на пороге борделя. Познакомилась с прочими его обитательницами, мне выделили комнату и рассказали про всякие штуки. Все это случилось как-то сразу. А потом я ушла. Все прошло хорошо, и мне хотелось поскорее вернуться к себе. Девочки спросили меня:

– Уже домой?

– Да, я поеду на трамвае.

Они рассмеялись.

– Такси лучше возьми, – посоветовала Луиза.

Я посчитала это транжирством и отправилась на остановку. Луиза со мной.

– Спорим, однажды ты возьмешь такси, – сказала она.

Дома Ян заявил, что уже хотел забрать меня оттуда. Я сказала себе: «Ох, если бы. Только я почему-то никого не видела».

Я работала в борделе в вечернюю смену. Шесть дней в неделю. У меня была куча дел. Нужно было рано поужинать, искупать детей и только потом уходить.

Мама и папа быстро все поняли. Я обычно навещала их каждый день, а тут всю неделю не показывалась. Когда мы наконец увиделись, мама внимательно оглядела меня с ног до головы. «О-хо-хо, она в курсе!» – подумала я. Но мама ничего не сказала. Мы вообще это никогда не обсуждали.

Нигтевехт

Луиза, 1963

Мы с Виллемом договорились, что он будет присматривать за детьми, пока я работаю вечером. Но через пару дней он исхитрился перевернуться в здоровенном «тиберде», когда гнал на нем в Валлен. Позднее надежный источник сообщил, что он часто уезжает вот так в своем драндулете, катая хорошеньких цыпочек. Я сказала себе: «Невероятно! Этот сукин сын оставляет детей одних? Но это же опасно!»

Когда соседка снизу рассказала, что слышала плач и топот детишек, я окончательно поверила. Потом она добавила:

– Но я приглядывала за ними одним глазком весь вечер.

Тогда я сразу же заявила Виллему, что спектакль окончен. И он конечно же нашел себе ловкое оправдание. Он никогда не признавал своей вины.

– Не дергайся так, Лу, эта твоя работа – она всего на пару лет. Потом бросишь ее к чертям. У ребят будет все необходимое, а мы начнем свой чистенький бизнес.

Я не поверила ни единому слову и подумала: «Нужно поговорить с кем-нибудь здравомыслящим». Меня все это здорово беспокоило. Я обратилась к Лин, хозяйке борделя, и рассказала ей, что Виллем оставляет детей одних. Ее семья жила в Нигтевехте, около Амстердама и присматривала за детишками «ночных бабочек». Это было кстати, иначе детей могли изъять у непутевых родительниц и поместить в детский дом. Этого я боялась больше всего. А в Нигтевехте за ребятами смотрели как следует.