Кто изобрел Вселенную? Страсти по божественной частице в адронном коллайдере и другие истории о науке, вере и сотворении мира - Алистер МакГрат Страница 6

«Нарратив конфликта» – это, в сущности, общественно-политическая конструкция, которую изобрели ради удовлетворения потребностей, в том числе идеологических, определенных общественных группировок. Это вовсе не вечная истина, которую необходимо принять. Это историческое стечение обстоятельств, которое можно изменить. Мы можем выбирать, под каким углом смотреть на вещи. Можем восстать против тирании тех, кто диктует нам, какого нарратива придерживаться, и требует, чтобы мы видели историю и определяли свои нынешние перспективы именно в этом свете. Я предлагаю альтернативный подход. Он сложен и не всегда очевиден, как и сама история. Зато он не пытается навязать нам узкие предвзятые рамки представлений об истории и о линии поведения в настоящем. Я предлагаю пересмотреть и принять более старый и мудрый подход, сочетающий стремление к слиянию науки и веры с уважением к их различиям и границам. Он допускает создание обогащенной картины жизни, где сплетены воедино факты и ценности, смысл и целесообразность.

К несчастью, западная культура и по сей день склонна смотреть и на историю, и на нынешний опыт сквозь призму сюжета о «войне религии с наукой» и видит то, что хочет, а того, чего не хочет, не видит. Так как же получилось, что эти нарративы оказывают на нас такое сильное влияние при всей своей очевидной ущербности? В своей фундаментальной монографии «Секулярный век» философ и культуролог Чарльз Тейлор отмечает, что некоторые «метанарративы» – то есть масштабные истории о смысле и объяснении – определяют и общественные настроения, и происходит это зачастую по причинам, основанным на достаточно ненадежных данных ^[33]. Когда кто-то пытается подвергнуть сомнению или отвергнуть подобные доминирующие нарративы, это считается признаком иррациональности. Нарратив «противостояния» – классический пример системы представлений, которая приобрела общественный вес не по интеллектуальным, а по культурным причинам и которой придерживаются те, в чьих практических интересах обеспечить ее доминирование как можно дольше. Но тем, кто тщательно исследует исторические свидетельства, как уже было сказано, представляется, что этот нарратив «наука против религии» устарел, закоснел и в целом не оправдал себя.

Несомненно, настала пора двигаться дальше и по-новому оформлять дискуссию об отношениях науки и религии – а может быть, и возвращаться к более старым представлениям об их взаимосвязи, впавшими в немилость по причинам, которые в наши дни кажутся, мягко говоря, неубедительными. Конечно, ученым далеко не сразу удастся пробиться в СМИ с этими обновленными представлениями. Но все равно надо двигаться дальше и разбираться с тем, как все обстоит на самом деле, не довольствуясь упрощенческой топорной моделью сложной ситуации. Нарратив «противостояния» разваливается сам по себе под напором мощного потока научных данных, говорящих о его недостатках.

Давайте расставим все по местам. Несмотря на излишний энтузиазм полемистов-сторонников нового атеизма, наука по сути своей не может быть ни за, ни против религии – как не может быть ни за, ни против политики. Она по праву возражает, если религия (или политика) мешает научному прогрессу, и по праву аплодирует, когда религия (или политика) поддерживает научные исследования и участвует в них. Точно так же наука не может быть религиозной, теистической либо атеистической, или политизированной, либеральной либо консервативной, хотя ее вполне можно воспринимать и под таким углом. И наука имеет полное право оспаривать политические или религиозные представления, если их выдают за научные данные.

Например, кое-кто безосновательно отрицает высадку астронавтов на Луну – по якобы религиозным мотивам. Глава кришнаитского движения Бхактиведанта Свами Прабхупада настаивал, что ведическая литература учит, что Луна находится «на 100 000 йоджан [1 200 000 километров] выше солнечного света» (пер. С. Неаполитанского). Разве можно до нее добраться? До Луны не просто очень далеко – между ней и Землей расположено Солнце. Неважно, что там насчитали современные ученые – расстояние до Луны в ведической литературе указано правильно ^[34]. Поэтому Прабхупада провозгласил, что все эти так называемые высадки на Луну – не более чем тщательно продуманная мистификация. Так вот, всем очевидно, что это не более чем псевдонаучная галиматья. Когда религия начинает вести себя как наука, у ученых есть все основания протестовать против нее и исправлять ее выводы!

Разумеется, наука – если она хочет быть именно наукой, а не чем-то другим, – придерживается метода, который часто называют «методологическим натурализмом». Так она устроена. Это определяющая характеристика науки, которая одновременно движет ее вперед и задает ей границы. Наука разработала набор проверенных надежных правил, согласно которым исследует реальность, и одно из них и есть методологический натурализм. Но речь здесь идет именно о правилах исследования реальности, а не о том, чтобы ограничивать реальность лишь тем, что можно исследовать подобным методом ^[35]. Из этого ни в коем случае не следует, что наука сводится к своего рода философскому материализму. Некоторые материалисты утверждают, что наука обязана точностью своих объяснений именно глубинному онтологическому материализму. Однако это лишь один из нескольких способов интерпретировать этот подход, а в научном сообществе есть и приверженцы иных подходов, пользующиеся широкой поддержкой. Это прекрасно сформулировала еще в 1993 году Юджини Скотт, которая была тогда директором Национального центра научного образования: «Наука не отрицает сверхъестественное и не противостоит ему, она его игнорирует по методологическим причинам» ^[36]. Наука как способ работы с реальностью не теистична и не анти-теистична. Как справедливо заметил философ Алвин Плантинга, если между «наукой» и «верой» и есть какой-то конфликт, на самом деле это конфликт между догматическим метафизическим натурализмом и верой в Бога ^[37]. Несомненно, некоторые – но лишь некоторые – ученые-атеисты считают науку изначально атеистической. Но дело, вероятно, в том, что они в первую очередь атеисты, а не в том, что они ученые. Практически все мои коллеги-ученые, придерживающиеся атеистических взглядов, не тратят времени на миф о том, что наука непременно предполагает атеизм. Величайшая интеллектуальная ценность науки – ее радикальная открытость, и закрыть ее и силой навязать ей свои догматические представления стремятся лишь мошенники и фанатики. Наша обязанность – оберегать науку от подобных людей.