На пике века. Исповедь одержимой искусством - Пегги Гуггенхайм Страница 57

Внезапно Танги впервые в жизни оказался богат. Сюрреализм тогда только дошел до Лондона, и его выставка пользовалась громадным успехом. Он был простым бретонцем и многие годы служил в торговом флоте. Его отец когда-то имел должность в одном из министерств, и Танги рассказывал, что родился в доме на площади Согласия. Он нисколько этим не кичился; напротив, держался очень скромно. Он пришел к Андре Бретону в 1926 году и присоединился к движению сюрреалистов. Когда-то Ив страдал психическим расстройством, из-за чего его, разумеется, освободили от службы во французской армии. Он обладал чудесным нравом, неприхотливым и по-детски застенчивым. У него было мало волос (они вставали у него на голове дыбом, когда он напивался, а это случалось часто) и красивые маленькие ступни, которыми он очень гордился. Танги тогда было примерно тридцать девять. Он обожал Бретона так же, как Беккет обожал Джойса, и считал, что звание сюрреалиста определяет всю его жизнь. Он руководствовался сюрреализмом во всех своих поступках, как религией — подобно Гарману в его служении коммунизму. Ив оставил свою мэнскую кошку другу в Париже и каждый день посылал ему письмом банкноту в один фунт. Этот фунт скорее предназначался для самого друга, румынского художника Виктора Браунера, нежели для кошки. Через несколько недель я отвезла Танги с женой в Ньюхейвен, откуда они отправились обратно во Францию. Меня печалил их отъезд, а мадам Танги вовсе расплакалась, но я знала, что вскоре снова увижу Ива.

Пегин отправилась на лето к Лоуренсу в Межев. Синдбад проводил те каникулы со мной. В Париж какое-то время назад приехала служанка моей матери и привезла мне ее нить жемчуга — это была малая доля моего наследства.

Я хотела увидеть Танги. Мне нужно было действовать быстро и осмотрительно. Я отправила Синдбада на выходные к Гарману и поехала с Пегин на автомобиле в Ньюхейвен, где мы сели на дневной паром и отправили матери Лоуренса телеграмму с просьбой нас встретить. Она с радостью взяла под свое крыло Пегин и оставалась с ней до самого поезда в Межев. Затем я отправилась к служанке моей матери за жемчугом. Этот жемчуг доставлял ей большие мучения, и она была рада избавиться от него. Но меня он заботил меньше всего. Я договорилась встретиться с Танги в кафе в шесть часов.

Пока мы сидели и планировали свой побег, нас увидело столько людей, что мы решили перебраться в менее популярное кафе, а потом и вовсе сочли, что безопаснее всего будет немедленно покинуть Париж. У Танги с собой не было никакого багажа, у меня — только маленькая сумка. Мы сели на поезд до Руана, куда приехали в три утра. Найти комнату там оказалось практически невозможно, и мы обошли по меньшей мере десять отелей, прежде чем нам повезло. Весь следующий день мы гуляли по Руану и потом сели на поезд до Дьепа, где шел проливной дождь. Мы опоздали на последний корабль, так что ночь мы провели в Дьепе в роскошном портовом отеле. До сих пор мы не встретили никого, кроме Нэнси Кунард, которая тактично притворилась, будто нас не заметила. Мы боялись, что мадам Танги узнает о нашем местонахождении. Когда мы добрались до Ньюхейвена и сели в автомобиль, мы почувствовали себя в безопасности и радостно поехали домой.

Синдбад души не чаял в Танги, но недоумевал, почему тот приехал без жены и постоянно об этом спрашивал. Пока Танги жил с нами, он сделал много рисунков зелеными чернилами — он всегда использовал этот цвет. Один его рисунок был так похож на меня, что я заставила его мне подарить. На нем у меня было перо в качестве хвоста, а глаза походили на глаза фарфоровой куклы, если ей расколоть голову и посмотреть, что там внутри. Танги читал Пруста, который, по всей видимости, нагонял на него тоску; мы много гуляли, ходили на матчи по крикету и были очень счастливы. Однако вскоре Танги начал беспокоиться и захотел вернуться в Париж, чтобы подготовиться к скорому возвращению Бретона из Мексики. Мы с Синдбадом отвезли его на автомобиле в Ньюхейвен и затем поехали в Кент к Хейзел. После этого мы несколько дней провели в Лондоне, где Синдбад собирался сходить на матч по крикету.

Неожиданно объявился Беккет. Он направлялся в Ирландию, и я приняла его в своей лондонской квартире. Когда он увидел на камине нашу счастливую совместную фотографию с Танги, он не смог скрыть своего любопытства. На следующий день я уезжала в Париж и предложила ему переночевать в квартире. Он хотел, чтобы я осталась с ним до завтрашнего дня, когда он сам уезжал в Дублин. Я отказалась. Полагаю, он захотел меня только потому, что у меня появился кто-то другой. Я сказала, что он вынуждает меня заводить любовников, чтобы мы с ним могли оставаться друзьями, и обвинила его в своей двойной жизни. Он предложил мне свою квартиру в Париже. Она располагалась на рю де Фаворит, что вызывало смех у каждого, кому я давала этот адрес. Находилась она в доме для рабочих, но состояла из хорошей студии, спальни, кухни и ванной. Квартира была без телефона и далеко от центра — в пятнадцатом arrondisement ^[38] — но я все равно согласилась, поскольку знала, что мадам Танги меня там точно не найдет.

Я отвезла Синдбада в Париж и посадила на поезд, к которому мы успели в самую последнюю минуту. Мы мчались через Париж, как сумасшедшие. Не знаю, как нам удалось успеть вовремя. Синдбад, конечно, не догадывался, что, пока я прощалась с ним, меня на вокзале уже ждал Танги. Первую ночь мы с Ивом провели в квартире Беккета, после чего он исчез на сорок восемь часов. У нас обоих не было телефона, и я пришла в большое беспокойство и вообразила самые ужасные вещи. Наконец он пришел и рассказал мне, что случилось. На вечеринке сюрреалистов произошел жуткий скандал, в результате которого бедный художник Браунер лишился глаза. Он никак не участвовал в самой перепалке и был всего лишь очевидцем. Художник-сюрреалист Домингес, несносный грубиян, схватил бутылку и в кого-то ее запустил; та разбилась, и осколок угодил прямо в глаз Браунеру и выбил его. Танги отвез его в больницу, где над ним провели операцию: вынули куски стекла и вычистили глаз. Танги обещал Бретону, что будет навещать Браунера каждый день. Поскольку Браунер был сюрреалистом, Бретон считал, что несет за него личную ответственность. Нам с Танги пришлось отказаться от затеи поехать в Бретань, и я продолжила прятаться от мадам Танги в Париже. Мне приходилось с осторожностью выбирать кафе так, чтобы не встретить ее.

Как-то раз мы обедали с Мэри Рейнольдс, и в ресторан зашел Танги с женой. Я совершенно растерялась и не знала, что делать. Мэри сказала мне подойти и сказать ей bonjour ^[39]. Она встретила меня без энтузиазма, но весьма недвусмысленно. Она не произнесла ни слова. Она просто взяла свой нож и вилку и швырнула в меня три куска рыбы. Танги поспешил отвезти ее домой, но хозяева заведения остались недовольны. Случилось так, что это был тот ресторан, в который мы все время ходили с Беккетом. Мы давно знали его хозяев. Они как-то раз позволили нам подняться в их личную квартиру над рестораном, чтобы мы могли послушать по радио, как поет Джорджо Джойс. Мы уже было отчаялись в поисках радиоприемника, когда они пришли к нам на помощь.

Теперь, когда мадам Танги знала, что я в Париже, жизнь стала сложнее. Ив боялся, что она проследит за ним или застукает нас вместе. Разумеется, ей не было известно, где я живу, но она была из женщин с мистическим чутьем и часто узнавала о вещах каким-то неведомым образом. Она мне искренне нравилась, и я не хотела делать ее несчастной. Я не думала уводить у нее мужа — у того и до меня было много любовниц. Танги сказал мне, что она не выходит из дома и рыдает. Это сильно расстроило меня. Однажды он пошел проведать Браунера, запретив мне идти с ним в госпиталь из страха встретить жену, и я стала ждать Ива в соседнем кафе. Мы планировали вместе сходить к врачу по поводу его язвы. Мадам Танги пошла за ним в кафе и устроила кошмарную сцену. Ему пришлось увезти ее на такси. Все сложилось очень некстати, и он в результате пропустил прием у врача. Танги совсем запустил свое здоровье, а мадам Танги была не состоянии заботиться о нем. Она сама была как ребенок. Они оба слишком много пили и жутко ссорились, но в каком-то смысле они были сильно друг к другу привязаны. Иногда после их скандалов она могла пропасть на несколько дней.