Под парусом в одиночку вокруг света. Первое одиночное, безостановочное, кругосветное плавание на парусной яхте - Робин Нокс-Джонстон Страница 57

3 февраля мы официально покинули воды Южного океана, пересекая 40-ую параллель на 41° западной долготы. Спустя несколько часов стайка дельфинов тепло поприветствовала нас, устроив вокруг лодки гонки с выпрыгиванием из воды. Один из них долго следовал за нами, его плоский хвост время от времени мелькал в волнах за кормой. Временами он выплывал вперед и вел нас по зеленой воде. Резких изменений погоды не было, но день за днем температура воздуха неуклонно повышалась, поэтому теперь можно было подниматься на палубу, не напяливая на себя выцветшее и истрепавшееся штормовое обмундирование, а скоро стало так жарко, что я целый день проводил без рубашки. Море пока еще было холодным, ведь мы лишь недавно пересекли границу распространения плавучих льдов, поэтому я продолжал мыться у себя в каюте, подогревая на печи ведро с морской водой. Это было довольно хлопотное дело, приводящее к тому, что вся ближняя к корме часть каюты покрывался мыльной пеной. С другой стороны, после купания я отмывал и каюту.

Несколько дней спустя ветер стал приобретать изменчивый характер. На нас то налетали кратковременные шквалы, то все вдруг стихало и лодка тихо покачивалась на воде, не двигаясь вперед. Необходимо было воспользоваться периодами затишья, я достал все мои инструменты и приступил к разборке двигателя. Сначала я отсоединил стартер, генератор, насос для подачи горючего, форсунку и выпускной коллектор, потом стал откручивать гайки на крышке цилиндра. Обычно, для этого используют специальный гаечный ключ, которого у меня не было. У любого нормального инженера волосы на голове встали бы дыбом при виде того, как я орудую зубилом и молотком. Что поделаешь, крышка должна была быть снята – я воспользовался тем, что имелось в моем распоряжении. Когда мне удалось справиться с гайками и снять крышку, поршней не было видно под слоем затвердевшего масла и слоем нагара, но с помощью лезвия ножа и проволочной мочалки я отчистил цилиндр. Теперь надо было заставить застрявшие поршни двигаться. Деревянной рукояткой топора я обстукал каждый поршень – никакого эффекта. Затем я попробовал протиснуть лезвие ножа между поршнем и гильзой цилиндра для того, чтобы соскрести им окалину, но сумел протолкнуть нож до поршневых колец двух поршней, а с остальными и этого не вышло. По-видимому, проблемой двигателя являлись именно застрявшие поршни. Два следующих дня при каждом удобном случае я возвращался к двигателю и терпеливо отколупывал ножом окалину. Это была скучная и не очень благодарная работа, за все время мне удалось проникнуть вглубь лишь на десятую долю дюйма. Дальнейшему прогрессу был положен конец, когда я сломал нож, умудрившись при этом порезать палец.

Прилично устав от этой возни, я дал двигателю передышку – возвратил крышку цилиндра на место, чтобы предохранить его внутренние части от воздействия влажного воздуха. Вновь обретя через пару дней энтузиазм, вернее, решимость нанести поражение неодушевленной и конфликтной груде металла, я опять перешел в наступление. На этот раз я отрезал несколько свинцовых дисков от флюгерных противовесов и наложил их на поршни так, чтобы диски выступали над уровнем гильзы на дюйм. После этого я накрыл их крышкой цилиндра и начал медленно закручивать гайки в надежде на то, что от давления поршни придут в движение. Мне удалось добиться лишь того, что свинец застрял в цилиндрах.

Пришлось по кусочкам высверливать оттуда свинец. Я залил в цилиндры дизельное масло и оставил их на время в покое. В следующий раз я захотел вытащить болт с навинченной на него гайкой, зажатые между зубцами маховика и его кожухом. Для этого я попытался вывинтить болт, но сорвал резьбу. В конце концов, вдоволь намучившись, я закрыл цилиндр крышкой, обильно смазал его жиром и навсегда отказался от стремления заставить его работать. Без двигателя мы ни в чем не уступали старым клиперам, можно было справиться и без него. По возвращении домой двигатель осмотрели и оказалось, что в двух цилиндрах были трещины – явное следствие моих неуклюжих попыток привести их в порядок. Мой горький опыт может служить хорошим примером людям, собирающимся в дальнее плавание: следует чаще включать двигатель.

Вещи, с которыми мне пришлось смириться и принять, как часть моей жизни – запревшая одежда и переклиненные дверцы шкафчиков – исчезли подобно дурному сновидению после того, как мы добрались до теплых широт. Я наслаждался моим новым положением, считая его фантастически роскошным. Все что можно было вынесено на палубу для проветривания. Диванные подушки были вычищены и сушились на солнце, я выскреб и отмыл всю внутреннюю часть яхты. Прачечная вдовы Твинки ^[30] в подметки не годилась моим бельевым веревкам. Готов поспорить, что скорость движения выросла на добрый узел, благодаря возросшей парусности. Приведя каюту в божеский вид, я прошелся по всем шкафчикам, в результате чего за борт отправилась, по меньшей мере, сотня консервных банок. Видимо, от них исходил достаточно сильный аромат, поскольку вскоре я почувствовал легкий толчок по корпусу лодки. Поднявшись наверх, я увидел, примерно 7 футов длиной, акулу-няньку, которая самозабвенно соскабливала с корпуса противообрастающее покрытие. Я бросился вниз, достал винтовку и всадил ей пулю в мозг, как только она подплыла ближе. По-видимому, акула умерла мгновенно. Даже не вздрогнув, она перевалилась на спину и плавно пошла на дно, вскоре скрывшись из виду. Мне ясно была видна рваная дыра от пули на макушке головы и вытекающее из нее темно-коричневое облачко. Через полчаса появилась еще одна бестия, с которой я обошелся точно так же. Неплохо было бы попробовать загарпунить ее, но вся палуба была завалена одеждой, а мне не нравится делать несколько вещей одновременно.

На следующий день я искупался, впервые после того, как мы вошли в Атлантический океан. Возвращение в атлантические воды получилось немного нервным. Вода была холодная, но взбодрила она меня здорово. Я старался плыть так быстро, как только был способен и соревновался в скорости с Suhaili. Карабкаясь обратно на палубу, я заметил трех небольших рыб-лоцманов, которые плясали вокруг руля. Схватив камеру для подводной съемки, я тут же вернулся в воду. Эти рыбки отличались фантастическим любопытством. Обычно трудно поймать рыбу в видоискатель камеры, на этот раз мне с трудом удавалось отогнать их на фокусное расстояние. Я отпихивал их ногой, в одной руке у меня была камера, а другой я держался за борт. Неудивительно, что на большинстве фотографий видна лишь моя нога.

Около недели рыбы-лоцманы сопровождали лодку, не подозревая, что их жизнь висела на волоске, а мне хотелось, приготовить себе обед из свежей рыбы. Их спасло то, что я знал, из чего состоит их рацион: рыбы-лоцманы питаются акульими экскрементами. Я часто видел их, плавая вокруг лодки. Постепенно они перестали проявлять ко мне усиленные знаки внимания, по-видимому, свыкнувшись с мыслью, что их огромный красный защитник имеет странного белого паразита, имеющего обыкновение время от времени плескаться в воде. Совмещая приятное с полезным, я фотографировал и проверял состояние корпуса, в особенности – рулевых штырей. Мне также удавалось, плавая у борта, немного отчищать корпус от ракушек и водорослей.

15 февраля 1969 года, 247-ой день плавания