АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино - Петр Шепотинник Страница 53

Мы совсем недавно, в июне 2018 года, были в том самом месте, где 15 лет назад мною с Асей было взято это интервью. Это были хранящие тайну роскошества под наслоениями времен стены, залы, полы МУАРа — так игриво назвал Музей архитектуры его мимолетный гений Давид Саркисян, засиживавшийся в своем кабинете до пяти утра. Ключом от его кабинета были дактилоскопические отпечатки — линии жизни — большого пальца его правой руки. Сейчас там все сияло новоприобретенным лоском — Москва готовилась к футболу, и со стен на нас смотрели артефакты одной из несостоявшихся утопий — дерзновенные проекты стадионов. А тогда, в 2003-м, было более чем очевидно, как предпоследнее из времен — советское — было по-особенному немилосердно к МУАРу, оно, нимало не смущаясь, с быдловатой прямотой совка отметилось подтеками на стенах, неаккуратной облупленностью, ссадинами на вековом паркете, а то и полной разрухой. Перед заштукатуренным выходом на Воздвиженку — напротив еще не снесенного Военторга, прямо на полу возлежала циклопических размеров люстра. «В последнюю секунду успел забрать!» — радовался Давид, выманивший это сокровище у строителей, уже приготовивших перфораторы и буи, чтобы снести доживающее последние денечки здание гостиницы «Москва». Кому, как не ему, было не знать, в каких мучениях и конвульсиях снималась печально гениальная «Анна Карамазофф». Там, утопая в буйстве хамдамовских визуальных роскошеств, как раз и сыграла Жанна Моро. Далее последовали, ставшие сначала устными, потом письменными, потом интернетовскими, легенды об исчезновении/вызволении этой кем-то когда-то виденной и кем-то превознесенной до небес почти гениальной почти картины. «Почти» — потому что после скандально-триумфального показа фильма в Каннах в 1990 году, эта картина так и не обрела почвы под ногами, никогда не была доделана до конца так, как ее задумал Рустам, и никогда — соответственно — нигде не демонстрировалась, набирая еще большие баллы в своей гениальности, может быть, как раз благодаря своей недоступности. При этом надо честно признать, что этот изумительный фильм, исчезнувший как файл после нажатия кнопки delete, вместе со смертью в 2010 году несчастного Давида, не так уж активно задействовал могучий талант великой Жанны Моро, закаленный в творческих лабораториях таких гениев, как Трюффо, Малль, Антониони, даже Орсон Уэллс и даже Фассбиндер. Здесь за актеров, переполняя кадр, играли утратившие надобность и возрожденные к жизни предметы, живые и засохшие цветы, переливы, отсветы, блики, абрисы, фальшивые и настоящие яхонты, рубины, бриллианты, изумруды просто стекляшки, просто стаканы, то есть истинно главные герои того мира, которым, придавая предметам сходство с людьми, правил и правит гений Хамдамова. Разочаровавшись в непостоянстве Хамдамова, так и не завершившего этот полуготовый шедевр, ничуть не потерявший своей великости, оставаясь вечным non-finito, Жанна Моро вновь и вновь им еще больше и больше очаровывалась, понимая, что, когда видишь перед собой гения — не только Хамдамова, но и вышеперечисленных кинорежиссеров, — тут не до обид. Ее уход был почти незаметен, она ушла тихо, слившись со временем, которое приняло ее за свою, за ту, которая, как бы никуда не уйдя, будет постоянно напоминать о себе. То в случайно, со вновь ожившей жадностью пересматриваемых, уже хрестоматийных фильмах — «Жюле и Джиме», «Ночи», — какой ни возьми, — то в услышанной мелодии, напетой хрипловатым голосом чуть уставшей, знавшей многое и видевшей многих, дивы. «The memories are made of this…» — кажется, так было у Фассбиндера…