Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания - Алексей Передельский Страница 52

Однако при отсутствии чего-либо более адекватного примем за рабочую гипотезу подход, обоснованный Марксом.

Экстраполируем теоретическое видение Маркса на религию и политику. Получим следующее. Процесс отчуждения первоначального религиозного единства родового общества начинается с возникновением частной собственности. Стадии отчуждения этой коллективной религиозной жизни от большинства членов рода соответствуют стадиям (или этапам) развития частной собственности. Постепенно отчуждаемая от примитивно коммунистического человеческого общества культовая деятельность закрепляется за отдельными привилегированными семьями, что в конечном счёте организуется в виде церкви. Историческое становление церковного института является религиозно-политическим отражением и оформлением процесса возникновения и развития экономического института, в котором отчуждается общественная производственная деятельность, то есть института частной собственности.

Причём, если более конкретно наблюдать соответствие между стадиями отчуждения в экономической и религиозной жизни, то легко заметить, что специфика земельной частной собственности при господстве последней накладывает отпечаток и на церковь, где в политической, эмоциональной, интимной форме отражена та относительная хозяйственная общность интересов, о которой говорит Маркс. Когда же процесс экономического отчуждения на пике своего совершенства завершается господством капиталистической собственности (порывающей с каким бы то ни было отечеством, нацией, родом) и приобретает космополитический характер, то этому соответствует и высшая церковная форма – форма мировой религиозности. На этом уровне практически утрачены остатки прежней локальной кровно-родственной или территориальной общности. Но им взамен (так же, как и в капитале, индифферентном к конкретным общественным узам, но заключающем в себе абстрактный общественный труд) в мировой религии усиливается ориентация на выражение глобального, общечеловеческого, общего цивилизационного единства. На место святилища и храма как институтов, по-своему объединяющих и регулирующих локальные родовые или национальные ценности, приходит церковь как тотальный объединитель и регулятор цивилизации. В дальнейшей эволюции церкви завершается процесс религиозного отчуждения. А возможно, завершается лишь один из циклов отчуждения и начинается следующий со спортом в главной роли.

Если же теперь рассматривать любую форму экономической собственности как общественную власть, то по отношению к динамике её развития (а равно и к динамике развития её церковного оформления) можно сказать следующее. Экономическая собственность, развиваясь в качестве примитивной коммунистической общественной собственности, воплощает в себе власть, основанную на авторитете рода, то есть непосредственно общественную власть. В дальнейшем, принимая различные формы частной собственности, она становится экономической базой, всё более отчуждаемой в институте государства (и других политических институтах и организациях) политической власти, то есть власти, основанной на классовом господстве и подчинении.

Но в процессе своего движения к зрелости частная собственность порождает капитал. Власть денег, доведенная до космических масштабов, превращается из базы политической власти в основание общецивилизационной, абстрактно-общественной власти. Она взрывает узкополитические рамки отдельных государств, уничтожает последние, а с ними власть (как политическую власть) вообще.

Что касается процесса религиозного отчуждения, то по аналогии с отчуждением экономическим, он также имеет три общие стадии. Вначале непосредственно и конкретно общественная, то есть родовая религиозная деятельность постепенно переходит к церкви как политическому (связанному с государственностью) выражению политической организации религиозной деятельности. Но в дальнейшем движении на уровне мировой религии осуществляется постепенный отход от церковной организованности (как политической формы) и восстановление в снятом виде непосредственно общественной религиозной деятельности уже в виде абстрактной общественной деятельности.

Мы рассмотрели процесс религиозного отчуждения в предельно общем плане. Такая степень абстракции по мере конкретизации может привести к искажению марксистской концепции отчуждения. Могут возникнуть вопросы, на которые нельзя определенно ответить, основываясь только на разобранной абстрактной теоретической модели. Например, остается открытым вопрос о дальнейшем существовании религии после возможной ликвидации её церковной формы.

Похоже на то, что Маркс рассматривает отчуждение в качестве чистого, одноразового процесса, имеющего своё начало и свой конец. А что, если у отчуждения начало (по крайней мере, длящееся во времени) есть, а конца (даже условного) нет? Представим, что на место отчужденных социальных институтов заступают другие, новые, ещё не до конца отчужденные, а потому и более жизнестойкие, функциональные, конкурентоспособные, скорее социокультурные, чем цивилизованные? Ведь может оказаться, что реальность более диалектична, чем теория отчуждения в видении Маркса. Если будущее докажет основательность последнего предположения, то можно будет утверждать, будто Маркс не напрасно считался младогегельянцем в определенный период своего творчества, поскольку его вариант теории отчуждения также входит в противоречие с диалектическим методом, как и идеалистическая система Гегеля. Ведь в таком случае получается, что теория отчуждения промысливает неизбежное окончание, возможно, бесконечного процесса становления и обновления социальных институтов. Представим себе, что развивающееся общество будет вновь и вновь создавать самодеятельные социальные организации, расширяющие социальную зону своего авторитета, влияния, создающие новые устойчивые и массовые традиции. Со своей стороны власть (прежде всего государственная власть) будет вновь и вновь институциализировать эти инновационные формы, «делая на них ставку», используя взамен уже одряхлевших, старых, отчужденных форм, растративших свой культурный потенциал. Разве не такая судьба ожидает традиционные мировые религии, а за ними вслед и спорт?

Как известно, государственная власть имеет возможность менять свои проявления, формы, виды. Возможно даже, что эта смена обречена на вечное круговое, фазное движение, как считали Аристотель, Н. Макиавелли, Р. Михельс. Если упомянутый круговорот превращений государственной власти действительно существует, то он выполняет функции надежного защитного механизма, при котором частная собственность никогда не превратится в общественную, так как никогда не выйдет на пик отчуждения. Очевидно, верховная власть будет всё более отчуждаться, но при этом она неизменно будет создавать новые и новые властные структуры – прослойки, новых посредников между собой и остальным социумом. Данные прослойки, посредники могут и учреждаться властью, но гораздо эффективней, как показывает исторический опыт, использовать мощные и влиятельные социальные организации, легитимизируя, институциализируя, бюрократизируя и рутинизируя их. Столь действенные и последовательно осуществляемые метаморфозы не только полностью адаптируют социальные организации, обеспечивают их лояльность по отношению к власти, но и позволяют использовать их в целях защиты верховной власти.

Таким образом, единоличная или распределенная верховная власть обеспечивает свою безусловную неприкосновенность и незыблемость, вовремя отказываясь от дискредитировавших себя у неё на службе социальных институтов и набирая новые из указанного выше резерва.