Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер Страница 5

Здесь возникают два замечания. Во-первых, максимизировать полезность не значит заниматься осуществлением плана, выбором наилучших средств для достижения свободно поставленной цели. В современной теории полезности это, по сути, лишь эвфемизм для предпочтений, и он ничего не говорит о более или менее удовлетворительных ментальных состояниях, которые могли бы рассматриваться в качестве цели поведения. К тому же имеются веские основания полагать, что ординалистская концепция благосостояния заходит слишком далеко. Благодаря интроспекции мы знаем наверняка, что удовольствие, счастье и удовлетворение – важные понятия, однако они нуждаются в концептуальной разработке, осуществить которую не так-то просто. Мой тезис состоит в том, что, даже если кому-то удастся установить кардинальную меру полезности, будет ошибкой считать, будто бы действие всегда можно будет объяснить в категориях максимизации полезности, подобно тому как инвестиции могут объясняться в категориях максимизации прибыли. Последняя операция (в стандартных моделях ^[18]) понимается как план, предпринимаемый сознательно и ex ante, тогда как сознательная и намеренная попытка максимизировать полезность часто оказывается саморазрушительной. Это банальность, но очень важная: счастье часто ускользает от тех, кто активно к нему стремится. Дальнейшему анализу этой идеи посвящена большая часть главы II. Пока я лишь подчеркну, что, даже если действия могут иногда объясняться как попытки максимизировать полезность в смысле ex ante, у нас нет оснований полагать, что они всегда будут удаваться; скорее наоборот ^[19] С другой стороны, как я отмечал ранее, если максимизирующие полезность последствия поведения и могут привлекаться для его объяснения, в таком случае они дают лишь каузальное объяснение предпочтений. Доставляющие удовольствие внутренние состояния играют важную роль в объяснении поведения, но вовсе не в качестве его осознанной цели.

Во-вторых, полезно сравнить рационального человека с экономическим человеком. Первый обладает – в том слабом смысле, который мы сейчас обсуждаем, – только непротиворечивыми предпочтениями и (забегая вперед) непротиворечивыми планами. Второй – уже более совершенное существо: оно имеет предпочтения, которые не только непротиворечивы, но также полны, непрерывны и эгоистичны. Да, экономисты построили множество разнообразных моделей, предполагающих неэгоистические предпочтения ^[20], но инстинктивно они всегда пытались вывести любое внешне неэгоистическое поведение из эгоистических предпочтений ^[21] Вероятно, это хорошая научная стратегия: когда берешься за объяснение поведения, сначала предполагай, что оно эгоистично; в противном случае предполагай, что оно хотя бы рационально; если же и это не удается, то, по крайней мере, предположи, что оно намеренно. Но допущение, что все формы альтруизма, солидарности и самопожертвования на деле являются крайне утонченными формами эгоистического интереса, в конечном счете оказывается обосновано банальной уловкой, согласно которой люди заботятся о других людях, потому что не хотят, чтобы чужие страдания причиняли страдание им самим. И даже на эту уловку, как показал Аллэн Гиббард, можно возразить, что рациональные минимизаторы страданий зачастую могли бы воспользоваться более эффективными средствами, чем помощь другим людям ^[22].

Теперь я обращусь к планам и критериям их непротиворечивости. Задаваться вопросом о таких критериях значит допускать, что действие может быть намеренным и тем не менее не быть рациональным. Я и впрямь утверждаю, что такие действия существуют, и большая часть главы II посвящена их важному подклассу. Прежде чем я перейду к обсуждению критериев непротиворечивости для планов, позвольте мне указать на различие между этой претензией и претензией иного рода, согласно которой человек может действовать преднамеренно, будучи в целом иррациональным. Нам вновь придется согласиться с Дэвидсоном в том, что глобальная рациональность – это предварительное условие вменения человеку намерений, пусть даже иррациональных. Мы должны иметь возможность приписывать смысл человеку в целом, чтобы сказать, что некоторые из его планов не имеют смысла.

Рациональный план должен удовлетворять двум критериям. Во-первых, конечное состояние, исходя из которого он определяется, должно быть логически согласованным. Если утверждения Сартра о том, что в основе своей все мы хотим быть одновременно en-soi и pour-soi, покоиться в себе подобно вещи и в то же время находиться на некотором расстоянии от себя, которое позволяло бы нам этим наслаждаться, верны, мы и правда стремимся к логически или концептуально противоречивой цели. Действие в соответствии с этим желанием обречено на провал, как если бы мы пытались быстро обернуться, чтобы поймать собственную тень. Желание одностороннего признания, то есть желание быть признанным другим, которого вы сами не признаете, – это тоже желание вызвать к жизни состояние, которое не может исполниться, потому что признание по определению взаимно ^[23]. Так, согласно этому первому критерию, условие непротиворечивости плана состоит в том, что должен существовать возможный мир, в котором он осуществляется.