Расшифрованная жизнь. Мой геном, моя жизнь - Крейг Вентер Страница 5

Всему виной мои гены

Синдром дефицита внимания и гиперактивности (сокращенно СДВГ) характеризуется невнимательностью, чрезмерной двигательной активностью, – все это в точности совпадает с особенностями юного Вентера. Недавние исследования связывают СДВГ с генетически обусловленным заиканием, которое вызвано десятью повторами участка гена DAT1, гена-переносчика дофамина, химического вещества-посредника в головном мозге, а также мишени для амфетамина и кокаина. Возможно, не случайно, что варианты этого гена также влияют на реакцию детей на стимулятор метилфенидат (риталин), который используется для лечения СДВГ. Мой геном показывает, что у меня действительно есть эти самые десять повторов. И мое поведение – результат этого явления, если вы действительно верите, что генетически обусловленное заикание может стать причиной такого вот непростого характера. Не все с этим согласны.

Еще один поворотный момент в моей жизни наступил, когда уроки английской литературы в школе стал вести Гордон Лиш, двадцативосьмилетний учитель с густыми светлыми волосами, любитель рок-группы Beat Scene. Первое домашнее задание, которое он задал, касалось романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи», с главным героем которого я легко себя идентифицировал. До этого момента уроки, по большей части, не вызывали у меня никакого энтузиазма, я на них скучал и мне было все неинтересно. Обычно я просто отключался, глядя в окно или поверх головы учителя, но и это лишь если учителю везло.

Нередко бывало, что я болтал с друзьями, мешал проведению урока и выводил учителя из себя. Сегодня ребенка, который вел бы себя так же, посадили бы на риталин. Но Лиш обладал интеллектуальной энергией, способной вдохновлять и действовать на воображение молодого человека гораздо эффективнее, чем лекарства. Кроме того, он явно проявлял ко мне неподдельный интерес, и мы проводили много времени вне школы, беседуя о литературе и о жизни, – я впервые старался постичь какие-то идеи, читал, учился и наконец-то начал преуспевать в школе.

Урок английской литературы, который вел Лиш, обычно был первым и мы, как все американские школьники, должны были произносить Торжественную клятву верности ^[2]. Мы выразили Лишу свое неудовольствие по этому поводу, так как считали, что это противоречит либеральным идеям, которые мы обсуждали в классе. Лиш признал наше недовольство справедливым и иногда проводил этот ритуал довольно небрежно. Но однажды директор школы объявил, что Лиш уволен за свои антиамериканские настроения ^{2}.

Мы были ошеломлены, а некоторые девочки даже плакали. Возмутившись, что единственного учителя, с которым у меня возникло взаимопонимание, больше нет, я убедил некоторых одноклассников присоединиться к протесту, которому суждено было превратиться в одну из первых школьных сидячих забастовок. Она развивалась лавинообразно, и в конце концов мы добились, чтобы школу временно закрыли. Мы продолжили протестовать и на следующий день, а местная пресса к тому времени подхватила эту историю. Как главного зачинщика, меня вызвали к директору для разбора наших требований. Они были довольно просты: немедленно восстановить Лиша в должности. Учитывая мою весьма не блестящую успеваемость, директор поинтересовался, не потому ли я так расстроен, что боюсь лишиться своей единственной пятерки – у Лиша. По правде говоря, я не выполнял даже тех заданий, которые задавал Лиш. Весь наш протест тихо закончился на следующий день после того, как ученикам пригрозили временным отстранением от занятий.

За преданность Лишу меня исключили из школы на неделю. Родители же наказали меня на целый месяц, то есть дольше, чем обычно. Мне недоставало общения с Лишем и не удивительно, что через несколько лет другой учитель литературы стал моим наставником. Сам Лиш позже вспоминал, как его сняли с должности преподавателя за «типичные нарушения, совершенные лицами, виновными в любых беспорядках в классе» ^{3}. Кроме этого, были еще и другие проступки, в которых он признался, например: «позволял ученикам приходить в такое возбуждение по поводу некоторых идей, что их голоса можно было услышать в школьных коридорах» ^{4}. Почти четыре десятилетия спустя он увидел меня по телевизору и заметил своему другу, лауреату Нобелевской премии, который абсолютно случайно оказался моим самым серьезным критиком: «Кажется, я знаю этого парня. Я не забыл его лица – на идише в таких случаях мы говорим punim, это лицо Крейгу дал Бог».