Когда мы перестали понимать мир - Бенхамин Лабатут Страница 5

Война всё не кончалась. Среди тех, кто пострадал из-за продолжения Первой мировой, был один юноша, будущий художник. Он всеми правдами и неправдами старался избежать военной службы, но в январе 1914 года за ним пришли в дом номер 34 на Шлейсхеймер-штрассе. Под угрозой тюремного заключения его отправили на медкомиссию, но врачи заключили, что молодой человек «не годен к военной службе. Слишком слаб и не способен держать оружие». В августе того же года тысячи немцев добровольцами отправились на фронт – так сильно было их желание воевать, и юный художник вдруг передумал. Он подал прошение лично королю Баварии Людовику Третьему, чтобы его, австрийца, приняли в баварскую армию. Соизволение пришло на другой день.

В полку Листа его ласково называли Ади. Новобранца отправили прямиком под Ипр, где он участвовал в сражении, вошедшем в историю как «ипрское избиение младенцев», Kindermord bei Ypern: всего за двадцать дней в бою погибло сорок тысяч новобранцев. Из двухсот пятидесяти товарищей Ади по роте уцелели только сорок. Его наградили Железным крестом, повысили в звании до капрала и назначили полковым связным. Следующие несколько лет он провел подальше от линии фронта: читал книги о политике, играл со своим фокстерьером по кличке Фуч, «лисенок». В свободное время он рисовал воздушные акварели и делал наброски углем: зарисовки полковой жизни, его питомец. Пятнадцатого октября 1918 года Ади бездельничал, дожидаясь новых приказов, как вдруг началась газовая атака – англичане применили иприт, и молодой человек на некоторое время ослеп. Последние недели войны он провел в госпитале городка Пазевальк в Померании. Глаза у него горели, как раскаленные угли. Узнав о поражении Германии и об отречении кайзера Вильгельма Второго, Ади снова ослеп, но это была совсем другая слепота. «У меня перед глазами всё потемнело. Я вернулся в палату на ощупь, весь дрожа, и рухнул на койку, зарывшись головой в подушку. Голова горела», – вспоминал он, находясь в Ландсбергской тюрьме, где отбывал наказание за измену и неудавшийся государственный переворот. Он провел в заключении девять месяцев, снедаемый ненавистью, униженный из-за условий, навязанных его новой родине державами-победителями, из-за трусости военных генералов, которые сдались, хотя должны были сражаться до последнего солдата. В тюрьме Ади планировал месть. Он написал книгу о собственной борьбе, подробно описал, каким образом планирует собственноручно превратить Германию в сверхдержаву, если придется. В период между войнами, пока Ади шел по карьерной лестнице к верхушке Национал-социалистической рабочей партии, пока выкрикивал расистские и антисемитские лозунги, благодаря которым и стал фюрером, Фриц Габер тоже прилагал усилия по возрождению былой славы своей родины.

Синтезировав азот, Габер поверил в свои силы. Он вызвался восстановить Веймарскую республику и даже придумал, как оплатить военные репарации, погубившие экономику. Химик предложил не менее амбициозный проект, чем тот, за который получил Нобелевскую премию. Ученый хотел добывать золото из морской воды. Чтобы не вызывать подозрений, он отправился в путешествие под чужим именем, взял пять тысяч проб морской воды со всего света, привез фрагменты льда с Северного полюса и образцы айсбергов из Антарктиды. Он твердо верил, что сможет добыть растворенное в воде золото, однако спустя несколько лет тяжелой работы был вынужден согласиться с тем, что на несколько порядков переоценил содержание драгоценного металла в воде. Габер вернулся на родину ни с чем. В Германии ученый нашел спасение в работе. Возглавил Институт физической химии и электрохимии имени Кайзера Вильгельма. Тем временем антисемитские настроения только крепли. Под временной защитой академической среды Габер с помощниками создали несколько новых соединений. В составе одного из них был цианид, и получился настолько мощный пестицид, что его окрестили «Циклоном» – это немецкое слово обозначает ураганный ветер. Впервые этот пестицид применили для травли вшей на корабле, курсировавшем между Гамбургом и Нью-Йорком. В письме Габеру энтомологи расхваливали средство за его «исключительную элегантность в процессе травли насекомых». Габер основал Национальный комитет по борьбе с вредителями, члены которого травили на подводных лодках военно-морского флота клопов и блох, а в бараках пехоты – крыс и тараканов.

Комитет также возглавил борьбу с легионами моли, облюбовавшей запасы муки, которые по приказу правительства хранились в зернохранилищах по всей стране. Своему руководству Габер описал эту напасть как «библейскую чуму, грозившую благосостоянию германской земли». Ученый не знал, что правительство начало преследование немцев еврейского происхождения, таких же как и он.

Фриц принял христианство в двадцать пять лет. Он настолько впитал в себя немецкие традиции и привычки, что его дети узнали о своих корнях, лишь когда он велел им бежать из Германии. Габер бежал следом за ними и попросил убежища в Англии, но получил жесткий отказ – британские коллеги знали, какую роль ученый сыграл в химической войне. Не успел он прибыть на остров, как пришлось уезжать. Химик скитался по разным странам в надежде попасть в Палестину, страдая от сильной боли в груди – кровеносные сосуды не доставляли достаточно крови в сердце. Габер умер в Базеле в 1934 году в обнимку с баллоном, который использовал для расширения коронарных артерий. Всего через несколько лет пестицид, созданный с его участием, взяли на вооружение нацисты. В газовой камере среди других евреев погибли сводная сестра Габера, его деверь и племянники. Погибли в корчах, с одеревенелыми мышцами, покрываясь красными и зелеными пятнами. Из ушей у заключенных текла кровь, изо рта шла пена. Те, что помоложе, давили под собой стариков и детей – только бы взобраться повыше по горе из голых тел, только бы дышать всего несколько минут, несколько секунд – «Циклон Б» запускали в камеры через щели в потолке, и он опускался на пол. Когда облако цианида рассеивалось через вентиляционные отверстия, тела перетаскивали в печи и сжигали. Прах сбрасывали в братские могилы, вываливали в пруды и реки или удобряли близлежащие поля.

У покойного Фрица Габера с собой было немного вещей. Среди них – письмо жене, в котором химик признается: его терзает невыносимое чувство вины. Но не за то, какую роль, прямо или косвенно, он сыграл в гибели стольких людей, а за то, что изобретенный им способ синтезирования азота из воздуха нарушил равновесие в природе. Габер опасался, что будущее отныне принадлежит не человеку, а растениям. Достаточно лишь, чтобы население Земли уменьшилось до значений, зафиксированных в XIX веке, и всего через пару десятков лет из-за избытка питательных веществ, созданных человеком, растения покроют всю планету целиком, похоронят все прочие формы жизни под всепоглощающей зеленью.