Собачья служба. Истории израильского военного кинолога - Иван Гончаренко Страница 5

Офицеры молчали. В их взглядах я видел удивление и, как мне показалось, уважение. После небольшой паузы глава комиссии произнес с улыбкой:

— Ты ненормальный. Такие нам нужны!

Другие офицеры засмеялись.

— Хорошо, — продолжал офицер. — Единственное, что я хочу сказать, — удачи тебе в гибуше в Окец. Я очень надеюсь, что ты его пройдешь, и мы вместе поучаствуем в какой-нибудь операции — парашютисты и кинолог Иван.

— Иван Грозный, — добавил второй, и все засмеялись.

Собеседование закончилось. Я встал, сказал всем спасибо и расстался с парашютистами.

Через две недели я уже был на базе Пелес. Сколько там было пролито пота и слез! Сколько возносилось молитв к Всевышнему с просьбами облегчить жизнь! Ведь на Пелес проходят курс молодого бойца (тиронут) многие боевые солдаты израильской армии. И вот именно здесь я с нетерпением ожидал моего гибуша, как и сотни других претендентов. С каждым днем их число росло. Однако на базе были и парни, которые не стремились стать кинологами. Они были спокойны, расслабленны и злорадно пугали нас тем, что и половина не пройдет до конца все тесты. На базе среди них ходила шутка: «Лучше быть командиром человека, чем командиром собаки».

На меня весь этот моральный прессинг не оказывал никакого влияния. Единственное слово, которое меня все же пугало, — протекция. Почему-то оно звучало очень часто в эти дни. И я был в ярости: неужели кто-то пройдет в Окец только потому, что с кем-либо знаком лично из этого подразделения? Неужели я могу не пройти только потому, что у меня нет никаких связей?! Один мой новый знакомый кивал на солдата, сидящего на раскладушке в другой стороне нашей палатки: «Его стопроцентно возьмут. Его старший брат служил в этой части».

Другой «будущий боец Окец» перед сном рассказывал, что его друг уже служит в этом подразделении и дал ему рекомендательное письмо для приемной комиссии.

— Такое не может не сработать, — хвастался он.

По моим подсчетам, более десяти человек сказали, что у них есть протекция. А ведь набрать планировали всего сорок-сорок пять человек! Это и без того небольшое количество мест для меня сокращалось до тридцати. А число желающих все росло — более четырехсот пятидесяти претендентов. Как же меня это угнетало! Наконец наступил день, когда мы узнали, что завтра нас отвезут в Миткан Адам, на базу подразделения Окец, где будет проходить гибуш.

Накануне отъезда нас отправили спать уже в шесть вечера, дав возможность как можно больше времени отдохнуть. Но в ту ночь я практически не спал. Мысли о том, что от результатов завтрашнего дня будет зависеть моя судьба, не покидали меня. Невольно представлялось, как будет хорошо, если попадешь в эту часть, как получишь собаку и красный берет. Но тут же ты сдерживаешь свои фантазии, ведь шанс пройти отбор был очень невысок. И, возможно, лучше быть психологически готовым к тому, что все закончится неудачей. Тогда будет не так обидно. Но вновь мои мысли заполняли мечты, и я снова пытался их прогнать. И опять терзало воспоминание о злополучных протекциях… Наконец я заснул.

В шесть утра наш автобус уже ехал по направлению к базе Миткан Адам. Почти все спали, а я смотрел в окно на проплывающий мимо пейзаж. Вдруг меня пронзило осознание того, что вот эту картинку я запомню на всю жизнь. Такие переломные дни есть в жизни каждого, они проходят пунктирной линией через нашу судьбу, помечая ее опорные точки. В последующие годы я часто буду вспоминать это утро, этот пейзаж, но к тому времени все волнения останутся позади. А пока…

На базе нас поделили на отряды по десять человек. Каждому на майку сзади прикрепили листок с его порядковым номером. Так проверяющие могли контролировать претендентов и записывать результаты тестов. В принципе, я уже представлял предстоящее испытание благодаря участию в гибуше парашютной бригады. Мы много бегали, ползали, таскали мешки с песком.

Вот пример одного из тестовых заданий: отряду из десяти человек за две минуты нужно наполнить песком три мешка, уложить и закрепить их на носилках. Потом как можно скорее подняться по крутому склону около 100 метров вверх, сделать круг по вершине и бегом вернуться к стартовой точке. Первые четыре кандидата, достигшие старта, хватают носилки и бегут с ними опять по уже знакомому маршруту. Следующие двое хватают оставшиеся четыре 20-литровые канистры с водой. Последние четверо будут бежать уже налегке. Баллы получают только те, у кого есть какая-либо ноша (по крайней мере, так мы думали). И так несколько часов. Потом пять минут отдыха и следующий тест…

Я хорошо запомнил одного из проверяющих, который следил, как мы таскаем мешки с песком. Он демонстративно ел сэндвич и орал на нас с набитым ртом:

— Быстрее! Быстрее! Шевелитесь!

Конечно, все это была своего рода игра, психологический прессинг, проверка на вшивость, но мы не могли не воспринимать это серьезно. Мы пытались бежать еще быстрее, преодолевая границы своих физических возможностей.

Должен признаться, что не был самым первым ни в одном из тестов, но честно пытался не быть и последним. По сравнению с первым гибушем у меня было несколько другое отношение к заданиям. Там я выкладывался процентов на восемьдесят, экономя силы для следующих испытаний. Сейчас же каждый тест я проходил как последний — выкладывался на все сто, не думая, хватит ли сил на следующие задания.

От теста к тесту наши ряды таяли, будто бы мы были на настоящей войне. Один подвернул ногу, другой получил тепловой удар, третий решил просто сдаться и сойти с дистанции. Сидя в тени деревьев, они пили прохладную кока-колу, а мы, страдающие от боли и изнывающие от нестерпимой жажды, им несказанно завидовали, хотя и понимали, что те проиграли. Они не достигли своей мечты, не устояли перед трудностями, а прохладная, сладкая, пузырящаяся кола — это, на самом деле, горький напиток поражения, привкус которого останется с ними еще на много лет.

Однако не только физические нагрузки тяготили нас. Психологически было тоже нелегко. Во время прохождения любого теста к нам приходили солдаты, ответственные за гибуш. У них в руках тоже были жестяные банки с колой. Они демонстративно пили ее и предлагали нам. Было лишь одно совсем крохотное условие — отказаться от дальнейшей борьбы.

Необъяснимо, но такой психологический прессинг производил на меня обратный эффект. Эта кока-кола вызывала у меня злость, которая словно плетью подстегивала сознание и гордость, заставляя находить все новые и новые силы, чтобы продолжать борьбу, бежать, ползти вперед.

Обед в тот день длился двадцать минут. Нам выдали тарелки с рисом, шницелем и салатом. В пластмассовых армейских флягах была теплая, почти горячая, вода. Я с жадностью накинулся на еду. Казалось, никогда в жизни ничего вкуснее не ел! Аппетитный и сытный шницель, а также возможность хоть немного расслабиться сыграли со мной злую шутку — я просто заснул с куском мяса во рту.

Но двадцать минут блаженства пролетели как одно мгновение, и все началось сначала, хотя страх, что я не закончу этот гибуш, с каждой минутой таял. Если в начале испытания свет надежды в конце темного тоннеля неизвестности был слабым лучиком, то сейчас он уже бил мощным прожектором.