Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин Страница 49

Мне кажется, что A.C. Макаренко менее всего дрожал над тем, чтобы создать ежедневные благополучные условия и удобства для нас, подростков. Более всего Антон Семёнович трудился над нашим благополучием в будущем, над благополучием тех людей, в среде которых нам придётся жить. Какие умные и подвижные, удовлетворяющие юношеский задор формы общественной и организаторской деятельности придумывал Антон Семёнович!

Каждый колонист входил в отряд и участвовал в работе по хозяйству: на огороде, заготовке дров, скотном дворе, в мастерских и т. д. Должность командира была у нас сменной, но не строго выборной. Все мы получали навыки организаторской деятельности, все учились оправдывать доверие своих товарищей, Антона Семёновича и всего педагогического коллектива. Именно поэтому мы все чувствовали себя хозяевами колонии, все болели душой за её судьбу, старались лучше работать. И когда к нам приходили новички, на них воздействовали не только Макаренко и другие воспитатели, но и сами колонисты. В такой обстановке ребята быстро избавлялись от дурных привычек и скоро находили нужный тон и стиль поведения.

В частной беседе со мной A.C. Макаренко говорил, что наказание, обязательное, доведённое до конца и убеждающее виновного в его виновности, – одно из лучших средств тренировки сильной воли и характера. Всепрощение расшатывает волю.

Помню один эпизод, происшедший в 1921 году. Год был тяжёлый, голодный. Нашей колонии приходилось испытывать большие трудности и лишения. Особенно было плохо с продовольствием. И вот в это время одна воинская часть подарила колонистам сто пятьдесят копчёных кур. Вдруг выяснилось, что одна курица пропала из погреба. Подозрение в хищении могло пасть на доложившего о пропаже колониста Ивана Колоса, заведовавшего погребами и складами колонии.

Антон Семёнович верил в честность Колоса и, чтобы выяснить, кто совершил воровство, приказал дать сигнал общего сбора. В течение трёх минут шестьдесят четыре колониста встали в строй развёрнутой линией. Антон Семёнович вышел к нам из своего кабинета. Ошпарил всех своим возмущённым взглядом и заговорил:

– Я думал, что у меня есть коллектив, коллектив товарищей, уважающих себя. Нет. Вы ещё не люди, вы микробы, способные пожирать друг друга. До какой подлости и низости мы дошли с вами, что сами же у себя тащим! Да ещё что – подарок воинов, самих впроголодь живущих и в бой идущих. Ну, не черви ли после этого мы с вами? Так нет же, – я-то ни вором, ни микробом не хочу быть. Я человек! И моё презрение к воровству поможет мне найти вора. Слышите? Стоять так. Я буду подходить к каждому из вас, а вы смотрите мне прямо в глаза!

Антон Семёнович направился к правому флангу, и мне удалось первому посмотреть ему в глаза. Примерно в середине шеренги он вдруг закричал:

– Выйди из строя! Мерзавец! Тебе больше всех есть хочется?! Ты более нас голоден?! – разносил Антон Семёнович выхваченного из общего строя нашего товарища по кличке Химочка.

– Я не ел её, – заговорил Химочка, – я спрятал курицу. От этих слов Химочки мы оцепенели. В голове каждого из нас промелькнула мысль: как же Антон Семёнович узнал вора? Гипнотизёр, – так умозаключили многие.

Тем временем Химочка принёс курицу, завёрнутую в лопухи.

– Так вот, – обратился Антон Семёнович к Химочке, – ешь! Раз уж ты её взял, прятал её где-то, как хорёк, мы её отдадим тебе на полное растерзание.

Химочка не спешил выполнять распоряжение, медлил, отнекивался.

Антон Семёнович подал команду:

– Колония! Стоять смирно до тех пор, пока Химочка съест курицу!

И сам стал рядом со мной с правого фланга.

Думается мне, что эта минута стоила самого большого напряжения не Химочке, не нам всем, а самому A.C. Макаренко. Он этой командой включил и нас в острый конфликт. Активно включил.

На чью сторону станут эти «серые человеки»? Разум, общественный интерес взял верх над частным. Мы глазами требовали от Химочки исполнения приказа Антона Семёновича. Химочка начал кушать, а мы все почувствовали облегчение и стали ласково, улыбками подбадривать неудачного воришку…

Во время обеда кто-то из ребят подошёл к Химочке с насмешкой:

– Ты, наверно, наелся курятины, отдай мне свой борщ! Через минуту этот шутник уже был в кабинете, и Антон Семёнович журил его:

– Твой товарищ ради всех нас понёс тяжкое испытание. Немного найдётся среди нас, готовых совершить такой подвиг, как съесть курицу перед строем свои товарищей как наказание. Химочка вырос в моих глазах, а ты – слеп. Подумай, чудак-человек!

– Я уже подумал, Антон Семёнович. Грубо это у меня получилось. Как выдумаете, простит мне Химочка?

– Не знаю, попробуй. И зарекись!..

Какой хороший сгусток чувства жизни!

Переписываясь с товарищами по колонии, я поддерживал связь и с Химочкой. В одном из писем, перед самым началом войны, в 1941 году, жена Химочки писала: «Всем хорош Ваня, и как муж, и как отец, и ответственный пост занимает, а вот, странное дело, курятины не ест…».

Однажды утром в кабинет к Антону Семёновичу прибежали девочки и наперебой затараторили, что они больше во двор ни за что не выйдут.

– Будем всё время сидеть в спальне и в столовую ходить не будем.

– Это почему же? – спросил Антон Семёнович.

– А потому, что Вася Гуд ругается, как сапожник (он и в самом деле был сапожником).

– Неужели ещё ругается, девочки?

– Какой же нам интерес наговаривать?

Присутствуя при этой сцене, я чувствовал себя неловко. Сколько раз я слышал ругань Гуда, а вот остановить ни разу не пытался.

– Хорошо, девочки, идите. – И, обращаясь ко мне, Антон Семёнович сказал: – Василия надо просто перепугать, и он перестанет ругаться. Позови его…

Вася Гуд робко переступил порог кабинета. Кстати, интересная деталь: если кого вызывали «к Антону», – значит, по делу вообще, а если «в кабинет», – значит, отдуваться. Вызывая Гуда, я сказал:

– В кабинет!

– За что? – спросил Гуд.

– Там узнаешь…

Взъерошенного Гуда Антон Семёнович встретил зловеще шипящим голосом:

– Значит, ты ещё не перестал издеваться над славным русским языком? Ты дошёл до такого бесстыдства, что даже в присутствии девочек ругаешься? А что же дальше? Меня скоро будешь облаивать?! Нет! Нет! Не бывать этому! Как стоишь?! Пойдём! Пойдём со мною в лес, я тебе покажу, как ругаться! Ты надолго запомнишь, козявка ты этакая! Идём.

– Куда, Антон Семёнович? – пропищал Вася Гуд.

– В лес! В лес!

И пошли они в лес. Антон Семёнович впереди, Вася за ним.

Отойдя примерно на полкилометра от колонии, Антон Семёнович остановился на небольшой полянке:

– Вот здесь ругайся! Ругайся, как тебе вздумается!

– Антон Семёнович, я больше не буду, накажите как-нибудь иначе.