Теория каваии - Инухико Ёмота Страница 45

Когда из редакции издательства «Тикума» ко мне обратился Цутиро Нагата с вопросом, а не хочу ли я написать о каваии, как раз был конец 2002 года и у меня была запланирована публичная лекция о Генри Дарджере в одной картинной галерее.

Как я уже писал в шестой главе, этот ненормальный художник-самоучка родился в Чикаго в середине XIX века, страдал от чрезмерной замкнутости, не имел ни друзей, ни знакомых, всю жизнь прожил, не зная, чем мальчики отличаются от девочек, упорно продолжал писать историю семерых крошек, которые защищают свое царство, и рисовать к ней иллюстрации и закончил свою жизнь в полной безвестности. Узнав, что комнату, где он жил, собираются сломать, я первым же делом позвонил по международной связи непосредственному владельцу дома в Чикаго и попросил его подождать. Через три дня я прилетел на место и, к счастью, успел прикоснуться к оставшимся после Дарджера оригиналам его произведений.

Что же такого обнаружилось в тогдашнем моем сообщении? Нагата уловил мой интерес к миниатюрам и объектам ностальгии и предложил мне написать культурно-историческое исследование о феномене каваии. Тема глубокая и любопытная, но поначалу у меня вовсе не было внутренней уверенности в том, что я смогу написать об этом целую книгу. Во-первых, у меня не было достаточных знаний о современной девичьей культуре, но даже если бы и были, нужно ведь выйти за пределы того, чем каваии является для девочек. Во-вторых, разумеется, я частенько слышал о молодых людях, которых называют отаку, но не испытывал ни малейшего интереса к их педантичным обсуждениям, не допускающим вмешательства аутсайдеров, да и о японской манге и анимэ я не имел никакого представления, кроме каких-то случайных, обрывочных сведений.

За это время в роли специального посланника от Агентства по делам культуры Японии я успел побывать в Израиле, Сербии и Черногории: дважды за один год мне пришлось увидеть, что такое общество военного времени, как в нем устроены субкультуры, что такое культурный застой, свойственный оккупированным странам. По возвращении домой меня в очередной раз поразили жизнеспособность и разнообразие японских субкультур, находящихся в авангарде мирового общества потребления, а также их способность преодолевать границы. Тогда-то во мне и созрело решение погрузиться в феномен каваии. Теперь, закончив книгу, я покорно жду критики самого разного характера со стороны специалистов по сравнительной культурологи, а также исследователей анимэ.

Мне очень повезло, что студенты университета Мэйдзи Гакуин (мое основное место работы), а также студенты университета Акита, где я одно время читал лекции, любезно согласились ответить на семь вопросов из анкеты на тему каваии. Во время написания книги эти ответы стали для меня «мясом», основным источником «живых» сведений о предмете. Я выражаю благодарность всем своим ста сорока пяти респондентам. Благодаря двум моим студенткам, Хитоми Курихаре и Фуми Итосэ, мне удалось собрать массу полевого материала, а их пояснения сильно помогли мне в работе. Я получил множество советов и замечаний на тему каваии от самых разных людей. Всем тем, кто мне помогал, я хотел бы сказать большое спасибо.

Что касается книги, то одна из ее частей была представлена в виде устного доклада в японском обществе по изучению кинематографа (которое находится в моем кабинете на отделении искусства филологического факультета университета Мэйдзи Гакуин), после чего в сентябре эта часть была пересмотрена в ходе лекций в двух канадских университетах — Йорк и Макгилл. Другую часть книги под названием «Что такое каваии?» я представил на открывшемся в Циндао симпозиуме по азиатскому кино, который был организован Пекинской киноакадемией в октябре того же года. Я выражаю глубокую признательность всем тем, без кого эти выступления не состоялись бы.