Уэйн Руни. Автобиография - Уэйн Руни Страница 44

Обидно и то, что если бы я нарушил правила, то не получил бы травму. Вместо этого я отпрыгнул с его пути. Левая нога коснулась газона первой, и Гомес случайно наступил на нее. Шипы ударили по пальцам. Когда моя правая нога приземлилась, лодыжка вывернулась и бутса неловко скользнула вбок, вызвав боль по всей ноге.

Я понимаю, что все плохо, в ту же секунду, потому что боль настолько сильная. Моя лодыжка в самой настоящей агонии.

Роб помогает мне покинуть поле.

– На сколько я вылетел?

Он думает, что я мог порвать связки.

– Я смогу сыграть в выходные?

Он морщится:

– Думаю, от четырех до шести недель простоя.

Я просто не могу заставить свою голову принять это.

– Ты шутишь?

Я опустошен. Это одержимость… Срок от четырех до шести недель означает, что я пропущу ответный матч с «Баварией», игры с «Челси», «Блэкберном», «Сити», «Тоттенхэмом», «Сандерлендом» и «Сток Сити». Сезон окончен.

Звучит финальный свисток. Я не могу покинуть поле на носилках, когда все смотрят на меня с трибун, поэтому Роб и Альберт – наш администратор по экипировке – помогают мне покинуть поле. Я обнимаю их обоих и ковыляю. Гиггзи и остальные парни окружают нас, пока мы боремся с лестницей, которая уводит нас с поля. В тесном туннеле мы толкаемся с игроками «Баварии», официальными лицами УЕФА, операторами и людьми в манишках с эмблемой Лиги чемпионов. Нам нужно пройти еще один пролет до раздевалки. Это непросто.

Когда я наконец сажусь, Роб помещает мою лодыжку в лед. Я невероятно зол, не могу даже говорить. Все, о чем я думаю, – матчи, в которых я не сыграю, тренировки, которые я пропущу.

Менеджер интересуется, как я себя чувствую.

– Нога висит…

– Не волнуйся, все будет хорошо, Уэйн.

Но я в этом не уверен. Роб и клубный врач хотят отправить меня в ближайшую больницу, чтобы сделать сканирование лодыжки, но у них есть новости похуже: меня выбрали на допинг-контроль, и нет никакой возможности этого избежать, с травмой или без травмы. Единственная ситуация, при которой УЕФА избавит меня от теста – если моя травма действительно очень серьезна (например, перелом) или я без сознания.

– Ты должен его пройти, Уазза, – говорит Роб.

После 10 минут ванны со льдом он аккуратно надевает мне на ногу защитный ботинок. Роб протягивает мне пару костылей и приводит в лабораторию. Я хочу сделать сканирование ноги; все хотят, чтобы я его сделал, но вместо этого я вынужден сидеть здесь с Патрисом, двумя игроками «Баварии» и несколькими ребятами из УЕФА. Мы все ждем, чтобы помочиться в пластиковые контейнеры.

Каждый раз сдача теста выглядит странно, и этот ничем не отличается. Во-первых, я нахожусь в одной комнате с соперниками, что необычно само по себе. Иногда я знаю этих парней, иногда нет. Сегодня оба игрока из резерва, я с ними не знаком. Мы кивнули им, они нам, но никто не разговаривает. Я сижу молча, размышляя о том, сколько понадобится времени на то, чтобы я смог помочиться. Вероятно, вечность. Я играл в футбол 90 минут. Я полностью обезвожен. Но это меньшее из моих беспокойств.

Сезон для меня может быть закончен.

У нас в «Юнайтед» такие тесты проводятся все время, и веселого в них мало. Обычно мы выбираем игроков в лотерее, хотя я помню, как за несколько дней до последней игры против «Сити» команда лаборантов Футбольной ассоциации приехала, чтобы взять пробы у англичан. Я, Рио, Майкл Каррик – мы все должны были идти.

Как только я был выбран, лаборанты следуют за мной с той минуты, как я покидаю тренировочную площадку, чтобы убедиться, что я не подменю свой контейнер. Они смотрят, как я раздеваюсь, как принимаю душ. Они стоят там, пока я не закончу мочиться. Затем они отправляют мою пробу с целой кипой бумаг в допинг-лабораторию. Они никогда не указывают мое имя на форме на случай, если кто-то не любит меня и решит что-то сделать с моим образцом. Через три недели я получаю письмо, что все чисто.

На «Альянц Арене» я оказался последним, кто вышел из лаборатории, потому что мне потребовался час на то, чтобы сходить в туалет.

* * *

Худшее в футбольных травмах – это то, что каждый хочет поговорить об этом, особенно я.

Порадуй меня хорошими новостями, док.

Роб считает, что моя лодыжка настолько распухла от скопления жидкости и крови, что сегодня нет смысла проводить обследование. Пока там есть вся эта гадость, сканирование все равно не покажет сломанных костей или разорванных связок. Мне нужно ждать, пока мы прилетим в Манчестер на следующий день.

Команда уже вернулась в отель после игры с «Баварией», поэтому я возвращаюсь с доктором на личном автомобиле. Мы проезжаем мимо 50 фотографов, и все они фотографируют мои костыли и пластиковый ботинок. Утром в аэропорту меня встречают еще 50 фотографов. Машина подбирает меня на взлетно-посадочной полосе и быстро уезжает, но они все равно успевают сделать снимки. Во второй половине дня я прибываю в больницу – толпа поджидает и тут. Все хотят знать, смогу ли я поехать на чемпионат мира в Южно-Африканскую Республику. Съемочная группа шатается у ворот моего дома.

Это уже слишком.

На последней странице «The Sun» тем утром – фотография: я, лежащий на газоне «Альянц Арены». Я держусь за травмированную лодыжку. В заголовке написано: «Молитесь».

Частично я могу понять всю эту истерию: конец сезона близок, вскоре начнется чемпионат мира, но все это раздражает меня. На то, что я сыграю, я рассчитываю не менее сильно, чем они. К счастью, все получают желаемое. К тому времени, когда доктор объявляет, что у меня всего лишь разрыв нескольких сосудов, «The Sun» выходит с еще одним заголовком.

«У Уэйна всего лишь растяжение, так что он сядет в самолет».

* * *

С ума сойти: врачи называют лечение таких травм «реабилитацией». Обычно на реабилитацию отправляют наркоманов, но я-то зависим от футбола. После игры с «Баварией» я понимаю, что моя лодыжка должна немного отдохнуть; я не могу тренироваться или помогать парням в подготовке к следующему матчу, поэтому становлюсь угрюмым (обычное дело) – немного похожим на тех, кому пришлось отказаться от сигарет или кофе.