Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка» - Кирилл Привалов Страница 44

Но как предупредить горняков об опасности, учитывая, что угарный газ не имеет ни запаха, ни цвета? Холдейн предложил использовать в качестве живых «детекторов» братьев наших меньших: зверей и птиц. Прежде всего – мелких, не занимающих много места в шахтах, и без того уже тесных. Попробовали поначалу белых мышей, однако ничего толкового с грызунами не вышло – зверушки, как сидели тихо, так и умерли тихо, когда пошел газ. Нет, нужен был кто-то, кто проявлял бы признаки отравления! И тогда выбор пал на симпатичнейших канареек: они все время суетятся, щебечут, поют… Как только замолкают и падают, задрав лапки, с жердочки – бей тревогу и выбирайся побыстрее на поверхность!

К тому же канарейки – одомашненные вьюрки с Канарских островов, маленькие и миленькие желтые птички – обладают сложной дыхательной системой. У них, как и у многих других птиц, есть дополнительные воздушные мешки, позволяющие получать газы – кислород или яд, без разницы! – дважды. На вдохе и на выдохе. Значит, при отравлении канарейка умирает быстрее человека, понятно?

По законеам Британии шахтерам было запрещено спускаться в забой без клетки с канарейками. Скольким тысячам шахтеров спасли жизни эти маленькие желтые птички, человечеству неведомо. Несмотря на то что в 1927 году американцами были придуманы первые газовые детекторы на хлориде палладия – дорогущие, громоздкие, в хрупких стеклянных капсулах, – канарейки оставались на шахтерской службе вплоть до шестидесятых годов прошлого века. Только в 1986 году последние две сотни трудолюбивых птичек получили отставку в Великобритании, где вскоре, кстати, не осталось и действующих угольных шахт. Благодарность горняцким канарейкам живет в многочисленных памятниках этим крылатым спасительницам людей от газов, воздвигнутых в самых разных странах…

Все, достаточно! Монооксид углерода настолько бесцветен, что даже не достоин столь обильного разговора о нем. Впрочем, угарный газ стал тихим убийцей и такого человека, которого я не могу не упомянуть. Это великий писатель и великий гражданин Франции Эмиль Золя.

Утром 29 сентября 1902 года в спальне парижского дома Эмиля Золя было обнаружено его бездыханное тело. Полицейский комиссар объявил причиной смерти несчастный случай. Аргументы для этого нашлись: в том месте, где лежало тело писателя, возле кровати, скопление газа достигало смертельной концентрации. Впрочем, не получил никакого объяснения странный факт: почему при наличии тяги угарный газ из камина не уходил в трубу?.. Учитывая значение для Франции фигуры Золя, мало кто в республике поверил в официальный вердикт. Версия же самоубийства отпала сразу. Во-первых, писатель не оставил предсмертной записки, как часто поступают самоубийцы, а во-вторых, с ним рядом находилась его жена Александрина, чудом оставшаяся в живых. Вот что она рассказывала:

– В последнее время мой муж несколько раз признавался мне, что чувствует недоброе, он боялся мести. Ночами просыпался в холодном поту и говорил, что видит один и тот же сон: нас бросают в топку, и геенна огненная пожирает нас!..

В тот злосчатный вечер мы легли спать, как обычно. Но в середине ночи я пробудилась от сильной головной боли и почувствовала, что меня подташнивает… Я попыталась встать и пройти в ванную, но голова закружилась, и я рухнула на пол. Услышав мой стон, муж тоже проснулся. Поднял меня, очнувшуюся, на постель и признался, что ему тоже плохо.

«Надо позвать прислугу», – сказала я. Но Эмиль не захотел никого беспокоить, только сделал запрещающий жест рукой:

– Мне плохо, голова раскалывается. Посмотри, и собака больная. Наверное, мы что-то съели. Ничего, все пройдет. Не надо никого тревожить…

И он потерял сознание. Это были его последние слова.

Эмиль Золя являлся фигурой знаковой не только для литературной жизни Третьей республики, но и для ее жизни политической. Особо остро для страны прозвучали слова писателя и журналиста в открытом письме президенту Феликсу-Франсуа Фору под названием «Я обвиняю», напечатанном в левой газете «Орор» 13 января 1898 года. Письмо было опубликовано в разгар так называемого «Дела Дрейфуса» – судебного процесса, в ходе которого в шпионаже в пользу кайзеровской Германии был обвинен офицер французского генерального штаба капитан Альфред Дрейфус, еврей по происхождению.

Он не признал себя виновным, но был публично, унизительно разжалован военным судом и приговорен к пожизненной ссылке на американскую каторгу, на острове Дьявола в Гвиане, при помощи фальшивых документов и на волне сильных антисемитских настроений в обществе. На военном плацу под крики «Смерть евреям!» с капитана Альфреда Дрейфуса были срезаны знаки отличия. Его сабля была переломлена через колено… Вся Франция – куда там: вся цивилизованная вселенная! – разделилась надвое: на дрейфусаров и антидрейфусаров, между которыми началась ожесточенная борьба. И статья Эмиля Золя, который предметно доказывал, что факты обвинения были фальшивыми, а следствие – подстроенным, имела такой резонанс в мире, что замалчивать правду, отрицая состоявшийся заговор верхушки военных, французским властям уже оказалось невозможным.

Открытое письмо заканчивалось словами: «Негодующие строки моего послания – вопль души моей. Пусть же дерзнут вызвать меня в суд присяжных, и пусть разбирательство состоится при широко открытых дверях! Я жду».

За оскорбление чести армии суд присяжных приговорил Золя к одному году тюрьмы и к 3000 франков штрафа. Это был позор для родины Декларации прав человека и гражданина. На фоне поднявшейся волны антисемитизма полиция вынуждена была охранять писателя от разъяренной толпы. Чтобы избежать тюремного заключения, он с семьей бежал в Англию и вернулся только через год, когда под общественным давлением Альфред Дрейфус был оправдан.

Все понимали: не будь отваги принципиального Эмиля Золя, и исход «дела Дрейфуса» был бы иным… И тут сына итальянского эмигранта, ставшего великим сыном Франции, не стало. Слишком уж произошедшее ночью в доме писателя было похоже на убийство, учитывая болезненную реакцию на окончательное решение судей со стороны французских националистов.

Время – как редко, но тем не менее иногда бывает – расставило все по своим местам. В 1953 году парижская газета «Либерасьон» напечатала расследование «Убит ли Золя?» журналиста Жана Бореля. Он рассказывал о фактах, которые стали сенсационными.

Четверть века после смерти Эмиля Золя священник был вызван к старому, больному рабочему, чтобы принять последнюю исповедь некоего Анри Буронфоссе. Тот, признаваясь в грехах перед уходом в мир иной, рассказал, как в сентябре 1902 года он вместе с товарищем чистил дымоходы на Брюссельской улице. Трубочисты случайно узнали, что в соседнем доме живет «известный защитник евреев» Эмиль Золя. Убедившись, что писатель заночует дома, они набрали на улице щебня, камней и мусора, дождались сумерек, взобрались на крышу и закупорили дымоход квартиры Золя – у камина его апартаментов была своя труба. Рано утром, пока Париж спал, «борцы за национальную идею» вернулись на уже знакомую им крышу и прочистили трубу камина Золя… Нет улик, нет и автора «Жерминаль»…

«Человек создал Бога, чтобы Бог спас человека», – говорил Эмиль Золя. На этот раз Бог писателя не спас.