Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике - Мартина Лёв Страница 43

В муниципальной политике процессы брендинга, которые всё сильнее подчеркивают индивидуальность городов (см. выше “The Spirit of Jena”), всё чаще включают в свои имиджевые и брендовые кампании тему знания – правда, зачастую в серийной форме “готовых чертежей” (blueprints). Это означает, помимо всего прочего, что они недостаточно точно реконструировали структурные формулы, по которым функционирует город в плане компетенций и знания. Если “бренд” не соответствует этому “генетическому коду знания”, который является главным мотором собственных логик городов, то все имиджи и бренды будут “пузыриться” без всяких последствий и, как моды, с завидной регулярностью появляться и исчезать. “Be Berlin” – один из таких. У местных уроженцев, как правило, прекрасное чутье на это, или по крайней мере питаемая неявным знанием способность четко отличать “good cases” от “bad cases”: они сразу знают, если бренд “не попадает в точку”. Поэтому в дискуссиях об имидже, ведущихся в сфере городского развития и планирования, сегодня едва ли не острее, чем когда-либо, встает опасность “готовых чертежей”: проигрываются все возможные сочетания “город+знание”, а специфика городского профиля компетенций, т. е. габитус знания городов, не улавливается. Он редко лежит на поверхности, его приходится обнаруживать, будь то с помощью этнографического “глубинного бурения” или особого дара в области абдукционной логики – используя смесь из реконструкций “имплицитных знаний”, присущих различным городам, и такой фокусировки собственной логики и основных компетенций, которая адекватна структуре каждого кейса, – пока не будет выведен приспособленный для управленческих нужд “smart code” конкретного города. В особенности последнее сегодня “дорогого стоит”.

Тем самым четко очерчена гештальт-гипотеза габитуса знания, в которой нам представляется интересным, в частности, то, что подобные структурные формулы не вытекают суммарно-индуктивно даже из самых детальных анализов KnowledgeScapes. Между описывающим детали анализом и глубинной формулой центрального кода габитуса знания всегда остается зазор, который приходится преодолевать методом абдукции или качественной индукции. Но затем структурный закон найденного кода для того или иного города должен быть проверен жесткими тестами и либо подтвержден, либо опровергнут. При этом – согласно принципу “умеренного методологического холизма” (Albert 2005) – главное значение имеют коэволюционные взаимосвязи между макросоциальной структурой габитуса знания и деятельностью индивидуальных и институциональных акторов, а также теми культурами знания, в рамки которых она вписывается. Методологическая дискуссия о “гештальтных понятиях типа «большой субъект»”, каковым является габитус знания города, требует продолжения, но здесь мы можем лишь начать ее. Отказываясь от лишенной концептуальных оснований “модели социологического объяснения” (MSE) Хартмута Эссера, представляемый здесь подход – операционализированный посредством анализа KnowledgeScapes поиск габитуса знания – ориентируется на интеграцию четырех теоретико-методологических подходов, или “школ”:

– структурной феноменологии Лукмана, Бергера, Келлера, Хильдебранда и других;

– объективной герменевтики (У. Эферман, долговременно развивающий свой подход в одиночестве);

– рефлексивного неоинституционализма и

– реформированной теории социальных сред (Matthiesen 1998 и его же работы последующих годов).

В этих контекстах можно реконструировать структурную динамику, которая успешно “снимает” раскол между “микро-” и “макро-” и позволяет реконструировать релевантные для той или иной деятельности структурные гештальты, такие как габитус знания. Слишком долго социологическая урбанистика, особенно на методологическом фланге, занимала чуть ли не агностическую позицию, без особых сомнений доверяя старинному объективизму (постфордизм и т. д.), который только украшался субъективными компонентами и перспективами, как гарниром, но не связывался с ними в единый структурно-теоретический взгляд. Эмпирических структурных генерализаций на основе отдельного кейса, поддающихся проверке, с его помощью получить было нельзя.

Национальная политика в области городского развития (см., например, “Лейпцигскую хартию устойчивого европейского города” от 24–25 мая 2008 г.) и другие попытки актуализации европейской муниципальной политики до сих пор еще далеки от адекватной рецепции темы знания. Их тематические поля укрупняются в соответствии с текущими кампаниями, поэтому бунтующая культура экспертиз, сформировавшаяся вокруг актуальных тенденций городского развития, тоже еще не прошла сквозь чистилище систематического незнания. Парадоксальное положение основанной на знании муниципальной политики, т. е. сочетание возрастающих специфическим для каждого города образом потребностей в регулировании и опять-таки специфическим образом понижающейся эффективности регулирования (на это неоднократно указывал Томас Зифертс, например в своем сборнике статей “Пятьдесят лет градостроительства” 2001 г.), еще практически совсем не отразилось в текущих программных дебатах. На повестке дня стоят неуклюжие актуализации и укрупнения в направлении “интегрированных подходов”, тогда как необходима была бы более смелая перенастройка урбанистики и муниципальной политики. Правда, лозунги вроде “Головы вместо бетона” всё более позитивно воспринимаются и включаются, например, в начавшиеся с опозданием бюджетные прения по поводу нового определения понятия “инвестиции”. До последнего времени фактическая исследовательская работа и средства на зарплату исследователям – непременные условия инноваций – не считались инвестициями, в отличие от масс бетона, вложенных в те пространственные оболочки, где осуществляются исследования. Классические инфраструктуры, такие как улицы, железные дороги и промышленные сооружения, считались инвестиционными объектами, а знание, исследования и разработки – нет, и это имело большие последствия, например для инвестиционной помощи Восточной Германии, и, конечно, использовалось (как известно, без успеха) в качестве долгового тормоза для городов. Чем бы ни завершались разговоры о новых задолженностях, они лишний раз наглядно показывают, что знание на сегодняшний день уже просочилось в инфраструктуры и их понятийный аппарат (“инвестировать в головы”) и что прежний четкий дуализм жестких и мягких инфраструктур размывается, уступая место, например, введенной Хельмутом Вильке концепции “smart infrastructure”.

Применительно к интересующей нас взаимосвязи города и знания решающее значение имеет то, что структурные комбинации форм “умной инфраструктуры” в высшей степени специфичны для каждого случая: они выглядят в Гамбурге совершенно не так, как в Берлине, хотя в обоих случаях “безмолвное” знание приобретает растущий вес на уровне как “символической”, так во всё большей мере и “фактической” политики. Наш опирающийся на данные исследований тезис гласит: проникновение знания в специфические городские инфраструктуры дополнительно интенсифицирует развитие городов, основанное на их собственной логике. К сожалению, этому противодействует практика многих экспертных групп и муниципальных политиков, которые по известным “blue prints” – например, Силиконовой долины – штампуют структурно идентичные мастер-планы (“Oder-Valley” и т. д.). Знание же, как мы пытались показать, действует, в отличие от информации (см. раздел 1), как генератор дифференциации и гетерогенности. В сторону индивидуализации и гетерогенизации градостроительное планирование подталкивается уже хотя бы одним только экспоненциально возрастающим числом производителей знания, которых надо учесть, – здесь один край спектра образуют т. н. stakeholders, т. е. заинтересованные лица, c их в высшей степени избирательными, направляемыми их деловым интересом, профессионализированными формами познаний о локальном знании “людей”, а другой край – рефлексивные формы знания с их повышенной ответственностью и притязаниями на значимость. Новые гибридные смеси жестких и мягких факторов места открывают, с одной стороны, новые пространства возможностей. Благодаря этому становится больше места для “техник романтизации” – с эффектом укрепления тенденций к индивидуализации, за счет того что пространства возможностей обыгрываются специфическим для каждого города образом (ср. прежние техники опционализации у ранних романтиков круга Новалиса, которые, помимо всего прочего, хотели “придать знакомому достоинство незнакомого”, доходя до требования “власти фантазии” – ср. Safransky 2007: 109–132, 393). С другой стороны, подобные гибридные смеси открывают для урбанистики новые пути изучения общественного участия (“participatory inquiry”), новые пути поддержки локального знания и доступа к нему, включая совместное “обнаружение фактов”, причем без опасности недооценки или переоценки локального и средового знания в контекстах общества знания (Zimmermann в Matthiesen/Mahnken 2009).