Инсектопедия - Хью Раффлз Страница 42

Всё это так кинематографично. Арест Носсига, поспешный суд, тайная казнь, и – затемнение, наплыв – по ту сторону советской границы Einsatzgruppen систематически истребляют замерзших украинцев. Обесцвеченная белизна полей, охваченные пламенем деревенские дома, столб черного дыма в пустом небе, красная кровь проступает из-под хрустящего снега. В феврале Носсига казнят в Варшаве. Девятнадцатого апреля начинается восстание в Варшавском гетто, и спустя пять дней, когда в Харькове Гиммлер читает своим эсэсовцам лекцию о вшах, восставшие еще держатся.

Это трудные страницы истории; на них отбрасывает тень та катастрофа, которая разразилась вскоре после этого. В тексте есть другие термины, но здесь важнее всего кое-какие слова, сказанные в конце XIX века: «вырождение», «наука», «нация» и «раса». Вот евреи, поляки и немцы. Скоро Европу и ее колонии охватят пожары нескольких войн. Judenfrage – еврейский вопрос – это еще и еврейская проблема, и начинают появляться новые решения.

Носсиг будет путешествовать. Прежде чем вернуться и умереть в грязи гетто, он избороздит весь континент: будет учиться, заниматься скульптурой, писать книги и пьесы, издавать журналы, создавать музеи и научные институты, организовывать выставки; он станет основателем еврейского издательства и попробует учредить еврейский университет, будет выступать на митингах и конференциях в Париже, Вене, Лондоне, Берлине и многих других городах, прослывет социал-либералом и убежденным пацифистом; будет делать всё, что в его силах, пропагандируя идею еврейской эмиграции.

Свою колоссальную энергию он отдавал новой культурной и политической активности, так называемой Gegenwartsarbeit – практическим усилиям по изменению текущей ситуации. Когда ему было немного под сорок, он сделался одним из известнейших евреев своего поколения. Но в истории он останется в лучшем случае в примечаниях: его имя навечно связано с самым нехорошим словом – «коллаборационист». Можно ли вообразить более ужасную судьбу?

Вначале Носсиг навлек на себя неприязнь Герцля и политического движения сионистов, а затем Сионистской организации в целом. Но его ничто не останавливает. Он ведет переговоры с Османской империей, Великобританией, Германией, Польшей. Он окружает себя той таинственностью, которая ни у кого не вызывает ни симпатии, ни доверия: есть в ней что-то злодейское, хотя никто не может четко определить, что именно. Люди знают, что он человек одержимый. Но больше не знают, чем именно. Казалось, он предчувствовал надвигавшуюся катастрофу. (Но разве хоть кто-то ее предчувствовал?)

Люди просто не знают, что о нем думать. Да, в нем есть загадка, которая никому не нравится, ни у кого не вызывает доверия. (Адам Черняков, председатель Judenrat, еврейского административного совета Варшавского гетто, называет его Tausendkünstler – чародеем, человеком с тысячей талантов [195].) Появившись в гетто, он держится надменно, становится несловоохотливым («От него очень редко слышали хоть слово» [196]).

Как бы то ни было, Носсиг – современный специалист по обществознанию. Он опирается на прочность фактов, как будто реальность фактов может оградить от некой назревающей катастрофы. Он учреждает Verein für jüdische Statistik (Ассоциацию еврейской статистики) и привлекает к работе многих энергичных еврейских интеллектуалов из Центральной Европы. Они хотят, чтобы евреи знали, чем занимаются евреи и как они живут; они хотят обнажить развращающее воздействие ассимиляции и нового антисемитизма; их цели – организация и регенерация.

Они публикуют исследования о жизни еврейской диаспоры и собирают статистику. Это Gegenwartsarbeit. И Носсиг (как и некоторые неевреи) сразу же осознает, что выживание будет вопросом социальной гигиены. Что самые главные слова – «вырождение», «наука», «нация» и «раса».