Города вам на пользу. Гений мегаполиса - Лео Холлис Страница 37

Связь между местом и поведением людей лежит в основе известной «теории разбитых окон», впервые сформулированной в статье Джеймса К. Уилсона и Джорджа Л. Келлинга в Atlantic Monthly. Авторы делали вывод о наличии связи между беспорядком в обществе и преступностью: в хаотичной среде вандализм — это проявление наплевательского отношения. Они высказали предположение, что лучше заменить разбитые стекла в запущенном доме, чем ждать, пока вандалы разорят его полностью: «Одно разбитое окно — это сигнал, что всем на все наплевать, поэтому за разбитые окна ничего не будет... безнаказанное поведение ведет также к слому механизмов контроля в сообществе»¹².

Когда Келлинг начал работать в мэрии Нью-Йорка, эта концепция стала элементом общей стратегии «нетерпимости к правонарушениям» в полицейской практике. Шеф полиции Уильям Брэттон, взявший на вооружение идеи Келлинга, рассказывает: «С насильственными преступлениями сталкиваются 10% ньюйоркцев. Но с беспорядком в городе — „зайцами“ и пьяными в метро, агрессивными душевнобольными, проститутками, предлагающими свои услуги в открытую, — сталкивается каждый его житель. Длинные очереди, высокие налоги, плохо работающие службы. Разбитые кварталы, разбитые люди, разбитые окна».

Брэттон считал, что полиция слишком много внимания уделяет борьбе с преступностью, а не ее профилактике. Он начал не с разбитых окон, а с таких мелких правонарушений, как безбилетная езда на общественном транспорте. Было подсчитано, что от оплаты поездок в метро (стоимостью 1,15 доллара) уклоняются более 17 тысяч человек в день. Задействовав сотрудников в штатском и проверяя пассажиров по случайному принципу, полиция получила потрясающие результаты: «У „зайцев“, как правило, есть и другие недостатки. Каждый седьмой разыскивается или нарушает режим условно-досрочного освобождения. Каждый 21-й незаконно носит оружие. в этих случаях речь шла уже об арестах. И когда с „зайцами“ было покончено, снизилась преступность в целом, а вместе с ней ушло и ощущение беспорядка. После этого число людей, оплачивающих поездки, вернулось на прежний уровень. Разобравшись с малым, вы предотвращаете серьезные нарушения»¹³. Вид процессии нарушителей, следующих через станцию метро, послужил мощным сдерживающим фактором и позволил городу вернуть около 70 миллионов долларов доходов в год.

Некоторые критики считают, что «вставка стекол» просто совпала с естественным падением уровня преступности в Нью-Йорке и эффект от этих незначительных мер был усилен общими социальными изменениями. Другие полагали, что Брэттон действовал слишком жестко. Тем не менее преступность в 1990 году снизилась на 0,3%, в 1991-м — на 4,4%, а в 1992-м — на 7,8%. К 1996 году количество серьезных преступлений сократилось на 32%, число убийств — на 47%, а угонов автомобилей — на 40%¹⁴. Это наглядный пример того, как изменение среды способно повлиять на поведение, и распространяется это не только на разбитые окна. Эксперименты в Голландии, связанные с граффити, показывают: если не закрасить один рисунок на стене, это зачастую приводит к тому, что со временем «наскальная живопись» покроет ее целиком. Команда голландских исследователей выяснила: в некоторых случаях беспорядок в среде обитания увеличивает вероятность криминального поведения почти на 50%¹⁵.

Управление людьми с помощью планирования вызывает также и вопросы. В одном городе планирование помогает усовершенствовать общество, но в других те же научные принципы можно использовать для усиления политического контроля. Кроме того, любой проект, где планирование используется в качестве «сильнодействующего лекарства», без консультаций с людьми, чью жизнь оно затронет, скорее всего столкнется с непредвиденными последствиями.

Проектировщики, застройщики, архитекторы, политики и городские блогеры предлагают море решений, но что, если общество хочет «перезагрузиться» самостоятельно, не желая, чтобы преобразования навязывались ему сверху, пусть и с наилучшими намерениями? В классическом труде Роберта Патнэма «Боулинг в одиночку» рисуется довольно пессимистическая картина современного общества. На основе множества наблюдений и статистических данных он делает вывод: наше ощущение общности и участие в коллективных действиях сошли на нет. С помощью образа игрока в боулинг, в одиночку катающего шар в кегельбане, куда когда-то люди приходили играть командами, вместе с друзьями, Патнэм показывает: мы стали считать себя слишком разобщенными, а наше место в мире — опасно маленьким. По его расчетам, сегодня боулингом увлекаются больше американцев, чем когда-либо, но они намного реже, чем раньше, объединяются в команды. Это, впрочем, лишь символ общего недуга: «Мы меньше разговариваем за едой, реже ходим друг к другу в гости и участвуем в коллективных развлечениях, способствующих непринужденному общению, мы больше наблюдаем, чем делаем. Мы хуже знаем наших соседей и реже видимся с друзьями»¹⁶.

Патнэм демонстрирует, как уменьшение общественной активности оборачивается неожиданными последствиями в других аспектах жизни города, влияя на уровень честности и взаимного доверия, на отношения между членами одной социальной группы, установление слабых связей, придающих городу сложность и креативность, а потенциально — и на сами основы демократии. Он привлекает внимание к этой угрозе, чтобы ее можно было предотвратить, предупреждает о негативной тенденции и показывает, что ее нельзя считать неизбежным явлением. В частности, Патнэм придает большое значение «социальному капиталу» — преимуществам, которые дает связь с членами группы и принадлежность к ней, а также идее о том, что «социальные сети играют важную роль», принося благо и индивиду и обществу. Он утверждает: добрососедство делает нас лучше, а благожелательность — это «товар, подлежащий обмену», преобразующий нашу среду обитания¹⁷.

Но в лихорадке современной жизни достичь этого зачастую бывает очень трудно. Мы привыкли к одиночеству: поездки на машинах отсекают нас от других людей, а ждать автобуса или стоять в полном вагоне метро нам неприятно. Работа настолько поглощает нас, что остается мало времени даже на семью, и, конечно, мы не успеваем ходить в театр и на концерты и тем более помогать соседям. Многие сегодня живут в пригородах, где дома окружены просторными участками и заборами, а людей меньше, чем в городе. Мы даже в церковь ходим не так, как раньше, вместе со всеми. Спорт нас все еще интересует, но в основном как зрителей, а не участников. Куда проще позаниматься на тренажере, если выдастся свободная минутка, чем специально выкраивать время для еженедельных коллективных игр, которые нельзя пропустить, чтобы не подвести других. Количество членов политических партий резко сократилось, явка на выборах тоже снизилась. По расчетам Патнэма, только из-за телевидения объем социального взаимодействия сократился на 25%. Похоже, сама современная жизнь разобщает нас.

Поэтому не стоит удивляться, что, хотя город — это общее пространство, мы все больше озабочены уединением. После тяжелого рабочего дня приятно побыть дома, оставив город снаружи. Хотя мы постоянно пользуемся городом в повседневной жизни, мы с недоверием относимся к общественным пространствам: площадь часто пересекаем чуть ли не бегом, опустив голову, а не воспринимаем ее как место, где можно сидеть и тем более целоваться. Часто мы не понимаем, кому принадлежат эти места и для чего они предназначены.