АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино - Петр Шепотинник Страница 35

— Что вы думаете о клоунах? Что это за люди?

— Я сам чувствую себя клоуном, хотя я вообще-то не люблю клоунов, они меня пугают. По-моему, они страшные, абсурдные, смехотворные. Почему они считают себя смешными? С этими идиотскими красными носами? Каков смысл красного носа? Они пьяные? А огромные ботинки? Зачем эти огромные ботинки и глупые брюки, эта белая кожа? Белая кожа так странно выглядит, как-то жутковато. И тут вдруг я почувствовал себя очень близким им, потому что я тоже смешон. Когда снимаешь фильм, ты будто обнаженный, причем полностью обнаженный. Ты — у всех на виду, ты демонстрируешь твое восприятие мира. В этом есть что-то смехотворное, но для тебя это единственно возможный путь. Единственный способ снять фильм как положено это вложить всю душу в изображение. Я снимаю кино, потому что я ощущаю борьбу внутри. Не хочу показаться претенциозным, но мне кажется, что это способ прочувствовать собственную жизнь, попытаться выразить себя.

— Тем не менее цирк всегда соблазнял многих режиссеров. Как вы думаете, почему?

— Цирк меня не привлекает, я не люблю фильмы про цирк. Что до Феллини — его всегда вспоминают, когда говорят про цирк, — я его слишком уважаю. Для меня все его фильмы — шедевры. Но сам я так не чувствую. Для меня это только костюм, наряд, символ. Я не любил в детстве, когда цирк приезжал в город, да и сейчас не люблю ходить в цирк. Там я всегда чувствую себя как-то странно, жутковато. Там всегда есть что-то неуместное.

— Это ощущение легкой жути есть и в вашей картине…

— Возможно, в том, как я снимаю фильмы, всегда есть что-то чрезмерное, всего слишком много. В один фильм я впихиваю сразу несколько фильмов. Это как переедание, будто обед с пастой, барашком, мясом, овощами и всё — на одной тарелке. Но я этим горжусь, потому что считаю, что жизнь такова. Я не верю в комедию просто как в комедию. Я думаю, единственный способ насладиться шуткой — это почувствовать внутри какую-то боль, что-то грустное. Вы смеетесь, когда кто-то размазал торт другому по физиономии. Это жестоко, это не смешно, это жестоко. Юмор всегда жесток или отдает садизмом. Это нехорошо. Если вам хорошо и вы счастливы, то кто-то другой в этот момент несчастен. Так что ваша душа никогда не будет совершенно чистой. Когда смотришь фильм и там всё идеально, смешно и конец счастливый, вы чувствуете, что для вас это хорошо, вам легко, комфортно, вы наслаждаетесь и за это любите кино. Но как режиссер я предпочитают говорить о реальных вещах. Когда вы смеетесь, вы кого-то убиваете своим смехом.

— В фильме существует, так сказать, политический, социальный подтекст?

— Не знаю. Я говорю только о себе, о своем детстве. В той ситуации, которая была в Испании в те годы, ощущалось что-то неестественное, буйное. Я помню насилие, повсеместно, постоянно. Помню реакцию людей, помню, как люди говорят о прошлом. Помню, как смотрел из окна своего дома в Бильбао и видел, как бегут люди, а за ними полицейские, бегут и стреляют. Я говорил соседям, вон, поглядите. Как будто это было что-то обычное, нормальное. А теперь понимаешь, что это было ненормально, что это издевательство. Но в Испании тех лет террористические группы убивали людей, глава правительства сгорел в своей машине. И всё это было по-настоящему. Люди не вспоминают то время как необычное, ужасное, для них в моей стране это было нормально. Я считаю, что об этом надо говорить, вспоминать, что происходило в те годы.