Что такое жизнь? - Эрвин Шредингер Страница 34

«Нам говорят, что вселенная энергии замедляется. Она фатально стремится к окончательному равновесию. В его условиях не может существовать жизнь. Тем не менее жизнь продолжает развиваться. И вместе с ней развивается сознание. Если сознание не является энергетической системой, как на него повлияет замедление вселенной? Уцелеет ли оно? До сих пор, насколько мы знаем, конечное сознание всегда было связано с действующей энергетической системой. Когда эта система остановится, что произойдет с привязанным к ней сознанием? Позволит ли вселенная, создавшая – и продолжающая создавать – конечное сознание, погибнуть своему творению?» ^[75]

Подобные рассуждения сбивают с толку. Нас ошеломляет странная двойственная роль, которую может играть мыслящее сознание. С одной стороны, оно представляет собой сцену – единственную сцену, где разыгрываются мировые процессы, – или сосуд, вместилище, в котором есть все, а за его пределами нет ничего. С другой стороны, создается впечатление – возможно, мнимое, – будто в рамках этого суматошного мира мыслящее сознание привязано к весьма конкретному органу (головному мозгу), который хоть и является, без сомнения, самым интересным устройством в физиологии животных и растений, все же не уникален, не sui generis ^[76]. Ведь подобно многим другим органам мозг служит лишь для поддержания жизни своих обладателей – и только благодаря этому возник в процессе образования видов путем естественного отбора.

Иногда художник или поэт привносит в большую картину или длинную поэму скромную, второстепенную фигуру, олицетворяющую его самого. Полагаю, именно так поступил автор «Одиссеи», изобразив себя слепым бардом, что в зале феаков поет о битвах за Трою и заставляет изнуренного героя прослезиться. Аналогичным образом в «Песни о Нибелунгах» герои пересекают австрийские земли с певцом, вероятно, автором эпоса. На картине «Поклонение Святой Троице» Альбрехта Дюрера два круга верующих собрались в молитве вокруг вознесшейся высоко в небеса Троицы: круг святых наверху и круг людей на земле. Среди последних есть короли, императоры и папы – а также, если не ошибаюсь, сам художник, непритязательный, смиренный персонаж, которого легко не заметить.

На мой взгляд, это лучший объект для сравнения с загадочной двойственной ролью сознания. С одной стороны, сознание – художник, создатель целого; однако в законченной работе оно – лишь малозначимое дополнение, которое можно убрать без видимого вреда.

Если выражаться без метафор, придется заявить, что здесь мы столкнулись с одним из типичных противоречий, вызванных тем фактом, что мы до сих пор не смогли выработать приемлемый взгляд на мир, который не требовал бы удаления из него нашего собственного сознания, сотворившего картину, где ему самому нет места. Попытки вернуть сознание в мир неизменно приводят к бессмысленностям.

Раньше я отметил, что по этой самой причине картина физического мира лишена тех чувственных качеств, что составляют предмет знания. Данная модель бесцветна, беззвучна и неощутима. Таким же образом и по той же причине мир науки избавлен от – или лишен – всего, что имеет значение по отношению к сознательному созерцанию, восприятию и ощущению предмета. Я имею в виду в первую очередь этические и эстетические ценности – ценности любого рода, все, что связано со значением и масштабом представления. Это не просто отсутствует в чисто научной точке зрения, но и никак в нее не укладывается. Если, подобно ребенку, раскрашивающему черно-белые картинки, попытаться применить эти ценности к науке, ничего не получится, поскольку все, что входит в мир моделей, приобретает форму научного утверждения факта – и становится неверным.

Жизнь ценна сама по себе. «Почитайте жизнь» – так выразил Альберт Швейцер ^[77] основополагающую заповедь этики. Природа не испытывает почтения к жизни. Обращается с ней как с наименее ценной вещью в мире. Производимая во множестве, она почти вся быстро уничтожается или становится пищей другой жизни. Это и есть лучший способ получения постоянно обновляющихся жизненных форм. «Не мучай и не причиняй боль!» Эта заповедь природе неведома. Ее творения истязают друг друга в непрерывной борьбе.

«Ничто не благо и не зло по своей сути; мысль делает его таковым». Ни одно природное явление само по себе не является хорошим или плохим, красивым или уродливым. Ценностей нет, как нет смысла и цели. Природа действует не преднамеренно. В немецком языке, говоря о целенаправленном (zweckmässig) приспособлении организма к окружающей среде, мы понимаем, что это лишь удобная фигура речи. Воспринимая ее буквально, мы заблуждаемся – в пределах собственной картины мира. В ней существует только причинная связь.