Эти удивительные животные. Самые неожиданные факты о братьях наших... разумных - Вирджиния Морелл Страница 34

Панксепп повел меня в соседнюю лабораторию, в которой было еще больше крыс, но уже с более развитыми способностями к «смеху». Панксепп вывел их вместе со своей командой, отбирая наиболее добродушных из каждого последующего потомства. У него также была группа крыс с менее развитыми способностями к «смеху», которые редко или вообще никогда не щебетали и были не очень игривы (на самом деле они были очень подавлены). Крысы с более развитыми способностями к «смеху» были их полной противоположностью: активные, веселые и постоянно щебетали. И Панксепп со своими коллегами планировал, сравнив их с теми, у которых способности к «смеху» были менее развиты, выявить у крыс-весельчаков гены, ответственные за смех.

Шери Сикс достала из контейнера месячную белую самку с более развитыми способностями к «смеху» и положила ее в пустой контейнер.

– Ее никогда не щекотали, – сказала Сикс, отступая назад.

– Давайте попробуем, – сказал Панксепп. – Если ей это понравится, вы сразу же это увидите.

Он не говорил с крысой успокаивающим голосом и даже не погладил ее, а резко схватил за холку, имитируя игривый укус, а затем провел пальцами вверх и вниз по грудной клетке, щекоча ее. Она начала извиваться, но сразу же перестала, когда он перевернул крысу и пощекотал ей живот. (Как и у людей, у крыс тело покрывалось «гусиной кожей».) Именно в этот момент она начала смеяться, и крики, которые мы услышали через ультразвуковой детектор, были похожи на быстрый звонкий щебет, а на мониторе компьютера появилась сонограмма в виде серии вертикальных волнистых линий. По сравнению с сонограммой различных видов человеческого смеха, щебетание крысы было больше похоже на хихиканье.

– Ну вот, она уже смеется, – сказал Панксепп, продолжая ее щекотать.

«Чап, чап, чап», – записала я в своем блокноте, стараясь как можно точнее отобразить смех крысы, звучащий в ультразвуковом детекторе для летучих мышей.

Когда Панксепп перестал ее щекотать, она вскочила и стала прыгать как кролик внутри контейнера, смеясь еще больше.

– О! Уже подпрыгивает, – сказал Панксепп. – Это явный признак радости. Именно это делают крысы, собаки и другие животные, когда они играют и счастливы.

Щекоча ее, он сымитировал игру (кстати, щекотку он называл «искусственной игрой»). Крыса встала и выглянула за борт контейнера, нетерпеливо дергая носом.

– Она ищет мою руку и хочет, чтобы я ее еще пощекотал, – сказал Панксепп.

Он снова полез в контейнер, перевернул крысу на спину и в течение минуты продолжал щекотать ее живот. Затем он поднес руку к ее носу, быстро потирая большим и указательным пальцами, и резко убрал ее, и она бросилась следом за его пальцами и бегала за ними по всему контейнеру.

– Она надеется, что моя рука пощекочет ее еще немного, она ищет ее, – отметил Панксепп. – Это признак проявления социальных связей, она хочет быть с моей рукой, которая щекотала ее и заставляла смеяться.

Панксепп еще раз недолго пощекотал крысу, а затем спросил, не хочу ли я проделать то же самое.

– Только не ласкайте ее и не гладьте, – предупредил он, так как его предыдущие эксперименты доказали, что крысы ручным ласкам предпочитают щекотание.

Крысы скорее предпочтут ту руку, которая их щекотала, вместо той, которая их гладила, и будут готовы преодолеть сложный лабиринт, чтобы получить еще порцию щекотки, но никак не ласк. Я повторила движения за Панксеппом, сначала сжав нежно крысу за холку, а затем проведя пальцами по бокам.

– Кажется, она напряжена, – сказала я. К тому же она перестала смеяться, и я заволновалась, не укусит ли меня животное.

– Она знает, что это новая рука, – сказал Панксепп. – Думаю, она сейчас расслабится.

Что касается укусов, то крысы, которых Панксепп щекотал, не раз кусали его, но ни разу не прокусывали до крови. Ученый же воспринимал это как игривые покусывания – именно так крысы кусают своих друзей, когда хотят, чтобы те продолжили играть.

Я еще немного пощекотала ее бока и почувствовала, что крыса расслабилась. Тогда я смогла перевернуть ее на спину и пощекотать ей живот. У нее была мягкая шерсть, как у кролика, и очень теплая. Вскоре крыса засмеялась. Когда же я остановилась, она вскочила и начала дергать носом, чтобы получить еще порцию щекотки. И я пощекотала ее снова, больше уже не беспокоясь, что она может меня больно укусить. Крыса подскакивала и прыгала по контейнеру как кролик, желая еще повеселиться и издавая громкие звуковые сигналы, которые мы слышали и без ультразвукового детектора для летучих мышей.

– Она очень настойчиво просит поиграть еще, – сказал Панксепп.

Я с радостью пощекотала ее еще раз, не зная, кому из нас в данный момент было веселее.

Почему щекотка и смех так забавляют крыс? И как все это связано с разумом?

– Речь идет о проявлении социальной радости, – сказал Панксепп, когда мы переходили из лаборатории в его кабинет. – Мы с вами только что прослушали звуки социальной радости у крыс. Теперь уже радость, горе и другие эмоции не являются специальными возможностями, характерными только для человеческого мозга. Другие животные тоже могут испытывать эти эмоции, и они не невидимые или непроницаемые, как считают некоторые исследователи.

Он объяснил, что и у других видов животных эмоции можно изучить, проверить и понять эмпирическим методом, то есть посредством искусственной стимуляции (при помощи электрических датчиков или химических веществ), что он со своими студентами регулярно и делает во время исследований.

На протяжении большей части XX века считалось, что животные не способны испытывать эмоциональные чувства. Да, они вели себя эмоционально, проявляя страх и гнев, но ученые отрицали, что эти эмоции могли соответствовать каким-либо чувствам, то есть любому внутреннему, психическому опыту. И даже если у животных и были чувства, считалось, что их невозможно исследовать, потому что они были невидимыми, то есть нематериальными, а значит, измерить эмпирически их было невозможно. Панксепп, однако, давно утверждал обратное.

– Эмоциональный ум является наиболее видимой частью мозга животных, – сказал он. – Вы можете видеть его, непосредственно наблюдая за поведением животного, и можете услышать его в их вокализации [19].

В 1940-х годах Уолтер Гесс, швейцарский физиолог, доказал, что кошку можно разозлить посредством электрической стимуляции гипоталамуса в ее мозге. Гесс и большинство других неврологов утверждали, что на самом деле кот не злился, потому что ничего не произошло, что могло бы его расстроить. Однако Панксепп не был согласен с подобной интерпретацией.

– Я всегда считал, что кот был зол. Он вел себя так, как будто рассердился, выгнул спину, плевался и шипел. Было очевидно, что он разозлился.