АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино - Петр Шепотинник Страница 32

1999. Май. На самом исходе Каннского фестиваля слышу шепоток журналистов, которые по пять раз в день вынуждены выстаивать в очередях в ожидании просмотра. Это был зал «Базен», самый компактный из каннских, последняя надежда для тех, кто не попал на предыдущие просмотры, поскольку их (и моя тоже) голубая аккредитация лишала многих преимуществ в проходе на желанные фильмы. Шепоток почему-то на русском, я тут же повернул голову и увидел миловидную женщину, как потом выяснилось, журналистку из Москвы, давно переехавшую в Париж. Она, реагируя на мой интерес, тут же разоткровенничалась: «Да, да, вот этот фильм получит каннское золото». «Откуда вам это известно?» «Знаю. Обязательно посмотрите». Видимо, в околокинематографической тусовке начали плодиться слухи о каком-то выдающемся бельгийском фильме, которому уготованы каннские лавры. Всё так и сложилось, именно с этого фильма началась мировая слава знаменитых братьев, позже увенчанных десятками новых премий. Более того, само русло европейского реалистического кинематографа чуть сдвинулось в сторону вот такого, не допускающего сантиментов в сторону униженных и оскорбленных, стилевого дискурса. Вслед за «Золотой пальмовой ветвью», полученной в 1999 году из рук Дэвида Кроненберга, была еще одна — из рук Эмира Кустурицы за фильм «Дитя». И еще, в тех же самых Каннах, да и не в Каннах, а по всему миру — как гласит непревзойденный разум IMDb — another 56 wins & 65 nominations. Но, как когда-то говаривала великая Симона Синьоре: «Ностальгия уже не та». Нет восторженных рецензий, нет победоносных шествий по знакомому до каждого клочка красному каннскому ковру — что-то надломилось, замедлилось, притупилось в некогда наточенном, как клинок уличного ворюги, реализме легендарных братьев. И оглашение приза за их последний фильм «Молодой Ахмед», показанный в Канне в 2019, проходило в зале пресс-конференций без особо восторженного гула журналистов. В чем тут дело? Может быть, в том, что вершины, взятые братьями Дарденн, были столь высоки, что находиться на пике — утопия, и ждать безусловных побед — одна за другой — мягко выражаясь, непрофессионально? Ведь и с иными великими — а другого слова по отношению к их творчеству я подобрать не могу — порой случались такие же периоды долгого ожидания шедевров. Кто мог ждать от Романа Полански, наснимавшего после «Пианиста» массу проходных картин, такого выдающегося фильма как «Я обвиняю»? Вот и подождем, не расходуя критический пыл попусту. А заодно перечитаем давнюю статью про легендарную «Розетту» и, конечно же, переворошим в памяти наши разговоры, которые проходили и в Каннах, и в Москве, куда Жан-Пьер и Люк приехали показать русским зрителям «Сына», а затем, после небольшого разговора с журналистами в Центральном доме литераторов, устремились к Науму, в легендарный Музей кино на Красной Пресне. Пишу и читаю в сети: завтра-послезавтра это здание снесут — жизнь, оказывается, куда жестче любого реализма, даже если он и выкован такими отчаянными и непоколебимыми в своем желании правды всегда и во всем братьями Дарденн. Но сразу оговорюсь — полного реализма в воспроизведении тогдашних бесед мне все же достичь не удалось — в расшифровках не везде указано, кто именно — Жан-Пьер или Люк — отвечает на тот или иной вопрос. Надеюсь на ваше снисхождение. Вряд ли бы я его снискал от суровых бельгийских нео- и просто реалистов.