Бредовая работа. Трактат о распространении бессмысленного труда - Дэвид Грэбер Страница 32

Если учесть такую оговорку, то это разумное утверждение. Проблема только в том, что во многих областях человеческой жизни эта предпосылка очевидно неверна, причем некоторые из них как раз относятся к тому, что мы привыкли называть сферой экономики. Если бы принцип «минимакс» (минимизируй издержки, максимизируй выгоду) соответствовал реальности, то такие люди, как Эрик, наслаждались бы своей жизнью. Он получал кучу денег при практически нулевых затратах ресурсов и сил: по сути, ему нужно было только оплатить проезд да еще потратить сколько-то калорий, чтобы ходить по офису и отвечать на редкие телефонные звонки. Тем не менее все остальные факторы (социальный класс, ожидания, личностные особенности и так далее) не предопределяют, будет ли человек чувствовать себя в таком положении несчастным, – оказывается, что практически любой будет чувствовать себя несчастным. Эти факторы влияют только на то, насколько несчастен он будет.

Когда в нашем обществе обсуждается работа, то обычно исходят из того, что модель экономистов верна. Людей нужно принуждать к работе; если и предоставлять бедным льготы, которые позволят им не умереть с голоду, то делать это нужно самыми унизительными и обременительными из всех возможных способов, потому что иначе они станут зависимыми и у них не будет стимула искать нормальную работу ^[75]. За этим стоит предположение, что если дать людям возможность быть паразитами, то они, конечно, ей воспользуются.

На самом деле почти все имеющиеся данные указывают, что это не так. Людей обычно раздражает работа, которую они считают лишней или позорной; мало кто склонен работать с той скоростью и интенсивностью, которую начиная с 1920-х годов определили «научные менеджеры»; люди также испытывают особое отвращение к унижениям. Но если предоставить их самим себе, то перспектива отсутствия какой-либо полезной деятельности почти всегда будет раздражать их еще сильнее.

Это подтверждают многочисленные эмпирические данные. Выберем несколько особенно красочных примеров. Когда люди из рабочего класса выигрывают в лотерею и становятся мультимиллионерами, они редко бросают свою работу (а те, кто бросил, вскоре признались, что пожалели об этом) ^[76]. Даже в тюрьмах, где заключенным предоставляют бесплатную пищу и кров и не заставляют работать, запрет на глажку рубашек в тюремной прачечной, уборку туалетов в тюремном тренажерном зале или упаковку компьютеров для Microsoft в тюремной мастерской используется в качестве меры наказания. Так происходит, даже если за эту работу не платят и у заключенных есть иные способы заработка ^[77]. Здесь мы имеем дело с теми, кого можно считать наименее альтруистичными членами общества, и всё же они считают, что смотреть целыми днями телевизор гораздо хуже, чем заниматься самым тяжелым и неблагодарным трудом.

Как заметил Достоевский, искупление, которое несет в себе тюремная работа, заключается в том, что она хотя бы выглядит полезной, – даже если она не приносит пользы самому заключенному.

Действительно, один из немногих положительных побочных эффектов тюремной системы состоит в том, что она предоставляет нам информацию о том, что происходит и как люди ведут себя в ситуации чрезвычайных лишений. Таким образом мы можем получить базовые знания о том, что значит быть человеком. Возьмем другой пример: сейчас мы знаем, что пребывание в одиночной камере на протяжении более шести месяцев подряд приводит к физически наблюдаемым необратимым повреждениям мозга заключенного. Люди – это не просто социальные животные: им настолько присуща социальность, что, если лишить их общения с другими людьми, они начинают физически деградировать.

Я полагаю, что сходным образом мы можем рассматривать эксперимент с работой. Не так важно, созданы ли люди для регулярной дисциплинированной работы с девяти до пяти (по-моему, существует достаточно свидетельств того, что они к этому не приспособлены), но даже закоренелые преступники обычно считают, что сидеть без дела еще хуже.

Почему дело обстоит именно так? Насколько глубоко укоренены подобные склонности в человеческой психологии? У нас есть основание полагать, что очень глубоко.

* * *

Еще в 1901 году немецкий психолог Карл Гроос обнаружил, что младенцы испытывают невероятный восторг, когда впервые обнаруживают, что их действия могут приводить к предсказуемым последствиям в окружающем их мире, вне зависимости от того, что это за последствия и можно ли в них усмотреть какую-либо выгоду для самих младенцев. Например, они обнаруживают, что могут передвигать карандаш случайным движением рук. Затем они понимают, что могут добиться того же результата, если повторят то же самое движение. За этим следует выражение чистого восторга. Гроос ввел в оборот фразу «удовольствие быть причиной» и предположил, что оно лежит в основе игры, которую он считал упражнением в способностях ради самого упражнения.

Это открытие имеет очень важное значение для понимания человеческой мотивации в более широком смысле. До Грооса большинство западных политических философов (а вслед за ними – экономистов и социальных исследователей) склонялись к тому, что люди стремятся к власти просто в силу присущего им желания завоевывать и доминировать или в связи с чисто прагматическим стремлением обеспечить доступ к источникам материальных благ, к безопасности или к успешному самовоспроизводству. Выводы Грооса (а они впоследствии сотню лет подтверждались экспериментальными данными) наводят на мысль, что за тем, что Ницше называл «волей к власти», возможно, скрывается нечто более простое. Дети понимают, что они существуют и представляют собой отдельные сущности, отличные от мира вокруг, благодаря осознанию, что это именно «они» стали причиной того, что что-то произошло; доказательством этого служит тот факт, что они могут сделать так, чтобы это произошло снова ^[78]. Очень важно, что это осознание с самого начала связано с ощущением восторга, которое остается фундаментальной основой всего последующего человеческого опыта ^[79]. Наверное, трудно представить, что наше самоощущение коренится в действиях, потому что когда мы действительно поглощены какой-то деятельностью (особенно если она удается нам очень хорошо, будь то участие в марафоне или решение сложной логической задачи), то мы забываем, что существуем. Но даже когда мы растворяемся в том, что делаем, удовольствие быть причиной остается, как и прежде, скрытым основанием нашего бытия.