Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер Страница 30

Беспорядок в художественных произведениях напоминает деланое равнодушие – очень трудно представить его как нечто реальное. При просмотре фильмов или пьес порой возникает впечатление, что ремарки требовали «беспорядка» и режиссер пытался его создать, с некоторой небрежностью расставив стулья, разбросав газеты и т. д. Попытки эти, конечно, обычно терпят неудачу, потому что какое бы человеческое намерение ни действовало в данном случае, оно обычно оставляет паттерн, который в принципе может быть раскрыт неким другим намерением. Создать порядок легко, в отличие от беспорядка; создать видимость беспорядка непросто – все зависит от искушенности наблюдателя и изощренности средств, используемых, чтобы его одурачить. Джон фон Нейман однажды заметил: «Любой, кто рассматривает арифметические методы производства случайных чисел, конечно же, впадает во грех» ^[177]. Подобно искусственным развалинам, руины, созданные с нуля, которые так любили ландшафтные архитекторы прошлых поколений, редко могли произвести желаемое впечатление живописного упадка. (См. также замечания о возрождении готики в Англии в следующем разделе.)

Обычно тому, что трудно подделать, трудно научиться. Вот несколько афоризмов, отражающих эту проблему. «Уверяют, что один из самых ловких министров Людовика XV, г-н де Машо, предусматривал эту идею и указал на нее своему государю; но такие дела не советуются: исполнить их способен лишь тот, кто способен сам задумать» ^[178]. Или вот еще: «Некоторые вещи таковы, что если вы не понимаете их сразу, то никогда не поймете» ^[179]. И наконец имеется замечание Бурдьё, согласно которому суть культуры – в том, чтобы обладать ею, никогда ее не приобретая ^[180]. Это только одно из соображений Бурдьё касательно безнадежных попыток мелкой буржуазии приобрести, сымитировать или подделать привычки высших классов. Такие попытки терпят неудачу, поскольку мелкая буржуазия, боясь, что прикладывает недостаточно усилий, неизменно перегибает палку ^[181]. Можно добавить, что ее разоблачает склонность лишь чуть- чуть ее перегибать, ведь экстравагантные отступления от собственных неписаных правил вполне согласуются с характером высших классов. Умышленные отступления от правила обычно можно отличить от непроизвольных отклонений, вызванных твердым намерением ему следовать, «жить по инструкции» в ошибочной уверенности, что есть правила на все случаи жизни. (См. также обсуждение щепетильности в II.3.)

Имеются ли случаи, в которых подделка попросту невозможна, поскольку требует необходимых для реальной вещи качеств? Очевидным примером выступает симуляция оригинальности или креативности в искусстве или науке. Такие попытки могут обмануть публику, но коллег-художников или ученых не проведешь. Пожалуй, более подходящим будет пример с невозможностью симулировать посредственность в искусстве. Я не знаю ни одного случая, в котором выдающийся автор сумел бы успешно перепрофилировать свой талант для производства бестселлеров. Многие пытались, но результат неизменно был или слишком хорош, или слишком плох, потому что серьезный автор не в состоянии добиться необходимой степени посредственности. (Такова одна из важных идей в анализе Зиновьевым советской системы: компетентных людей преследуют за то, что они хорошо работают, и они не могут тягаться с некомпетентными в плохом выполнении работы ^[182].)

Я бы сказал, что в таких случаях подделка не только трудна психологически, но связана с некоторой концептуальной невозможностью. Какого рода невозможностью, я не знаю. Я бы предпочел, чтобы читатель сам подумал над тем, в какой тупик себя ставит автор с воображением, когда садится писать бестселлер. Он не может просто так обуздать свой талант, используя, например, умение строить сюжет, но при этом вполсилы работая над анализом героев или диалогов. Он должен превратиться в писателя совершенно иного типа: притупить восприятие, огрубить язык, использовать три слова там, где хватило бы двух. Хотя считается, что он способен понимать других людей, отсюда не следует, что он может превращаться в них в такой степени, чтобы писать книги, как они.

И последнее. Попытка симуляции оказывается самоподрывной, если в результате вызывается то самое состояние, которое пытаются подделать. Аристотель утверждал, что, поступая так, будто он уже добродетелен, человек через некоторое время станет таковым. Сегодня его аргумент не так впечатляет меня, как раньше, потому что неясно, превращает ли следование правилам человека в того, кто при необходимости сможет их нарушить. Однако если отбросить это возражение, аргумент, быть может, применим в случаях, когда добродетель симулируют для того, чтобы поразить других, а не стать добродетельным. В разделе I.5 аналогичный аргумент предлагался применительно к воздействию, которое оказывает на человека выражаемая им на словах преданность общему интересу. В самом деле, не может ли имитация более эффективно, чем воспитание характера, вызывать состояния, которые не вызываются по желанию, такие как искренность, коллективистский дух, вера или добродетель? Если человек симулирует веру и в результате начинает верить, исход является побочным продуктом симуляции, основной целью которой было поразить или обмануть других. Это означает, что можно незаметно для себя начать верить, тогда как более осознанное планирование веры, за которое выступал Паскаль, должно решать проблему самостирания, если хочешь добиться успеха. Излишне говорить, что симуляция потеряет данное преимущество, если будет выбрана именно из-за него.