Что нельзя купить за деньги. Моральные ограничения свободного рынка - Майкл Сэндел Страница 29

Британскому премьер-министру Дэвиду Кэмерону тоже нравится это слово. Выступая перед банкирами и бизнесменами, он призвал их приложить больше усилий для «стимулирования» «инвестиционной культуры». Обращаясь к британскому народу после возникших в 2011 году в Лондоне беспорядков, он пожаловался на то, что «некоторые из худших проявлений человеческой природы» были «восприняты, оправданы, а иногда даже простимулированы» государством и его представителями ^[140].

Несмотря на новое прочтение роли стимулирования, большинство экономистов продолжают настаивать на существовании значимых различий между экономикой и этикой, между рыночным мышлением и представлениями о морали. Экономика «просто не вращается в моральной среде, – объясняют Левитт и Дабнер. – Моральные принципы представляют мир таким, каким мы хотели бы его видеть, в то время как экономика показывает, как все происходит на самом деле» ^[141].

Представления, согласно которым экономика является наукой, свободной от оценочных суждений моральной и политической философии, всегда выглядели сомнительно. Но растущие экономические амбиции делают защиту этих сомнений все более трудной задачей. Чем больше рынок расширяет свое присутствие в неэкономических сферах жизни, тем более запутанными становятся вопросы, связанные с соблюдением морали.

Рассмотрим экономическую эффективность. Почему нам следует о ней заботиться? Предположительно, ради максимизации общественной полезности, под которой понимается сумма потребительских предпочтений. Как объясняет Мэнкью, эффективное распределение ресурсов максимизирует экономическое благополучие всех членов социума ^[142]. Но зачем нужно максимизировать общественную полезность? Большинство экономистов либо игнорируют этот вопрос, либо ссылаются на некоторые версии утилитарной моральной философии.

Но к утилитаризму предъявляются давно известные претензии. И одна из них имеет самое непосредственное отношение к рынку: спрашивается, почему мы должны в максимальной степени удовлетворять потребительские предпочтения, независимо от их моральной ценности? Если одним людям нравится опера, а другим собачьи бои и женская борьба в грязи, должны ли мы отречься от осуждения и наделить эти предпочтения равным весом в утилитарном исчислении? ^[143] Когда рыночные рассуждения касаются исключительно материальных благ, таких как автомобили, тостеры и телевизоры с плоским экраном, указанное возражение не приобретает угрожающих размеров, поскольку допущение того, что стоимость товара зависит от потребительских предпочтений, является разумным. Но когда рыночные представления используются применительно к сексу, продолжению рода, воспитанию детей, образованию, здравоохранению, уголовному наказанию, иммиграционной политике и охране окружающей среды, предположение о том, что любые человеческие предпочтения имеют одинаковую ценность, выглядит весьма сомнительно. С моральной точки зрения предпочтения в этих областях заслуживают разной оценки. И если это так, то непонятно, почему мы должны удовлетворять все предпочтения без разбора и без учета их моральной ценности. (Неужели ваше желание научить своего ребенка читать является столь же значимым и должно учитываться наравне с желанием вашего соседа расстреливать в упор беспомощных моржей?)

Поэтому, когда рыночные рассуждения выходят за рамки сферы материальных благ, они должны «вращаться в моральной среде», если, конечно, они не направлены на слепое достижение максимальной социальной полезности, без оглядки на моральную ценность удовлетворяемых предпочтений.

Существует еще одна причина, по которой расширение рынка делает более сложными различия между рыночным и нравственным мышлением, между объяснением устройства мира и стремлением к его улучшению. Отражением одного из главных принципов экономики является ценовой эффект – когда цены идут вверх, люди покупают меньше, а когда цены снижаются, они покупают больше. Этот принцип, как правило, действует в том случае, если речь идет о рынке таких товаров, как, например, телевизоры с плоским экраном.

Но, как мы смогли убедиться, он куда менее применим к социальной практике, которая регулируется нерыночными нормами, как, например, приход родителей в детский сад за ребенком. Как мы видели в приведенном выше примере, при установлении цены за опоздание количество опозданий увеличилось. Такой результат противоречит ожидаемому ценовому эффекту. Но это объяснимо в том случае, если вы признаете, что перевод блага на рыночные рельсы может изменить значение и свойства этого блага. Установление цены за опоздание меняет отношение к этому явлению. То, что раньше рассматривалось как моральное обязательство прибыть вовремя, чтобы избавить воспитателя от дополнительных неудобств, стало восприниматься через призму рыночных отношений, с точки зрения которых опоздавшие родители могут просто заплатить воспитателю за сверхурочную работу. В результате введение стимула в данном случае привело к получению результата, обратного ожидаемому.

Данный пример демонстрирует, что в том случае, когда рынок проникает в те сферы жизни, которые регулируются нерыночными нормами, принцип ценового эффекта может не выполняться стандартным образом. Повышение (экономической) стоимости опоздания привело к увеличению, а не к уменьшению количества опозданий. Таким образом, чтобы объяснить происходящее в мире, экономисты должны, в том числе, выяснять, не будет ли установление цены в каждом конкретном случае вытеснять существующие нерыночные нормы. Чтобы это сделать, они должны будут исследовать моральные договоренности, которые имеют отношение к сложившейся практике, и определить, к каким изменениям в каждом конкретном случае приведет внедрение рыночных норм (путем предоставления финансовых стимулов или установления препятствий).

Исходя из этого, экономисты должны признать, что для того, чтобы объяснить происходящее, им придется окунуться в изучение моральной психологии или антропологии, чтобы выяснить, какие нормы являются преобладающими в анализируемом контексте и какое влияние окажет на них внедрение рыночных подходов. Но почему им следует это сделать? По следующим причинам.

В случаях, когда рыночные отношения подрывают нерыночные нормы, экономист (или любое заинтересованное лицо) должен решить, приведет ли это к нежелательным последствиям. Хотим ли мы позаботиться о том, чтобы родители перестали чувствовать вину за поздний приход за своими детьми и могли рассматривать свои отношения с воспитателями в более практичной плоскости? Мы должны выяснить, приводит ли плата за каждую прочитанную книгу к тому, что дети начинают воспринимать чтение как работу, не получая радости от самого процесса? Ответы будут варьироваться в зависимости от конкретного случая. Но сама постановка данных вопросов уводит нас за пределы простого прогнозирования того, будет ли работать тот или иной финансовый стимул. Она требует от нас моральной оценки: какова моральная ценность существующих норм и отношений, может ли внедрение рыночных подходов привести к их ухудшению или вытеснению? Приведет ли вытеснение нерыночных норм к таким изменениям сложившейся практики, о которых мы вынуждены будем сожалеть? И если ответ на этот вопрос является положительным, то должны ли мы отказаться от введения финансовых стимулов в анализируемую практику, даже в том случае, если они несут с собой что-то хорошее?