Хасидские истории. Поздние учителя - Мартин Бубер Страница 25

Какое-то время послушав пение мальчика, рабби Лейб подошел к нему и спросил, где он услышал слова этой песни. «Да ведь все здешние пастухи поют ее», – ответил мальчик. «В самом деле? Так вот и поют?» – продолжил расспросы цадик. «Ну, вообще-то они поют “возлюбленная” вместо “Шхины” и “лес” вместо “галута”. Только это неверно, потому что разве может быть другая возлюбленная, кроме Шхины, и ведь даже ребенку известно, что лес, отделяющий нас от нее, – это и есть галут. Так почему же не сказать об этом прямо?»

И тогда рабби Лейб пошел с мальчиком и его гусями к домику бедной вдовы, его матери, и сказал, что возьмет ее сына с собой и сделает из него рабби. Он привел его к рабби Шмелке из Никольсбурга, и мальчик вырос в его доме учения. Мелодии рабби Шмелке запали в душу мальчика, но до конца своих дней про себя он напевал песни венгерских пастухов, изменяя то тут, то там одно или два слова.

Колодец Мирьям

Эту историю рассказал внук Яакова Фиша, человека богатого и благочестивого, которого Баал Шем благословил, возложив на него руки и пожелав очень долгой жизни; и действительно, он прожил до ста тринадцати лет, и его лицо оставалось моложавым до самого последнего дня.

«Усадьба моего деда была неподалеку от города Калло. Как-то после полудня, в канун Йом Кипур, Дня искупления, когда все уже собрались в доме молитвы, облаченные в талиты, читая молитву чистоты и непорочности, рабби из Калло позвал моего деда и сказал ему: “Рабби Яаков, вели запрячь коней и поедем”. Мой дед очень сильно удивился, но, будучи знакомым с манерой поведения цадика, не сказал ни слова, но распорядился приготовить повозку. Они сели и поехали через поля, принадлежащие деду. Вдруг они увидели небольшой водоем. Рабби быстро разделся и несколько раз окунулся в воду. Дед мой стоял рядом, не зная, что и делать. Но цадик уже одевался. Затем они поехали прямо в дом молитвы, и цадик направился к амуду.

Дед мой никак не мог оправиться от изумления, потому что, насколько ему помнилось, в том месте никогда не было никакого водоема. На следующий день после Йом Кипур он специально отправился туда и убедился, что там не было и следа воды. Он тогда пошел к цадику и сказал: “Рабби, вы же знаете, что я никогда не спрашивал вас о том, что не имеет ко мне отношения, но умоляю вас, объясните, что же там было”.

“Рабби Яаков, – отвечал на это цадик, – если колодец Мирьям, сопровождавший евреев во время их странствований по пустыне, неожиданно оказался в наших краях, почему же, ради всего святого, вы стояли там без движения, а не окунулись в воду вместе со мною?”»

Омовение без воды

Однажды после полудня, накануне Йом Кипур, когда настало время ритуального омовения, рабби из Калло отправился к речушке, на берегу которой находился их город. Но вместо того чтобы окунуться в воды реки, он прилег на травянистом берегу и сказал: «Какое прекрасное место для сна!» Ближе к вечеру, когда все пришедшие с ним хасиды уже омылись в реке, он проснулся и потянулся. И потом, так и не войдя в воду, он отправился в город вместе со всеми – но выглядел он посвежевшим и бодрым, как и всегда после совершения омовения.

Терпеливое отношение к боли

С юных лет и до самой старости рабби Ицхак-Айзик страдал от болезни, которая причиняла ему сильные мучения. Его врач однажды спросил, как ему удается терпеть такие боли без стонов и без жалоб. Он ответил: «Это легко понять, если человек относится к боли как к сильнодействующему средству для очищения души. В таком случае ему не остается ничего, кроме как принимать боль с любовью и не жаловаться. С течением времени он обретает силы терпеливо относиться к боли, которая его терзает. И вообще: прошедшая боль – уже в прошлом, а беспокоиться о боли, которой еще нет, могут только глупцы».

Как щелок

Однажды в субботу рабби Ицхак-Айзик спел песню «Когда я праздную субботу»; после слов «И потому-то я мою и стираю свое сердце, как щелок» он оборвал пение и сказал: «Но ведь щелок не моют, не стирают – напротив, стирают и моют со щелоком!» И тут же ответил самому себе: «Но святость святой субботы делает сердце столь чистым, что оно может очищать другие сердца – как щелок очищает белье».

Один из его учеников, рассказавший эту историю, много лет спустя, уже ставши цадиком, говорил своим хасидам: «Знаете, как я стал евреем? Мой учитель, святой рабби из Калло, взяв мою душу, сделал с ней все то, что делают женщины, стирая белье: мылил ее, и колотил, и полоскал, и отжимал, а потом вложил ее, чистую, в мое тело».

«И огонь утих»

Рассказывают.

Рабби из Калло как-то проводил субботу в ближней деревушке, в гостях у одного из хасидов. Когда наступил час субботы, вдруг раздались крики, и в дом вбежал слуга, объявивший, что загорелся амбар с зерном. Хозяин кинулся было на улицу, но рабби, ухватив его за руку, сказал: «Погоди, я расскажу тебе историю». И хасид остался за столом.

«Когда наш учитель рабби Зуся был молодым, – принялся рассказывать цадик, – он топил печи в доме Великого Магида, так как это была обычная обязанность молодых учеников. Однажды, когда он с рвением и страстью читал псалмы как раз перед наступлением субботы, в доме раздались крики. Оказалось, что из растопленной им печки вылетели искры, а поскольку никого в комнате не было, начался пожар.

«Зуся! Пожар!» – сказали ему.

«Ничего страшного, – ответил он. – Разве не сказано: “И погас огонь”? ^[47] И в этот самый момент огонь действительно утих».

И рабби из Калло умолк. Хасид, которого он все еще держал за руку, не решался двинуться. Мгновение спустя кто-то крикнул в окно, что пожар в амбаре прекратился.