Сад богов - Джеральд Даррелл Страница 24

— Полно, Ларри, не говори таких вещей, — сурово заметила мама. — Я ведь знаю, ты это не всерьез.

— Вот именно, что всерьез, — возразил Ларри. — И поживи эта Вадрудакис с неделю в этом доме, она поняла бы меня. Своими руками стала бы душить всех сов на своем пути ради спасения собственной жизни.

— Словом, я прошу вас всех вести себя вежливо, — твердо сказала мама. И добавила: — И пожалуйста, Ларри, оставь в покое сов. Она может посчитать нас ненормальными.

— Так оно и есть, — с чувством заключил Ларри.

После ленча я обнаружил, что Ларри, как это с ним часто случалось, ухитрился восстановить против себя двух возможных союзников в его антисовиной кампании — Марго и Лесли. Марго, увидев совят, пришла в неописуемый восторг. Она только что овладела искусством вязания и теперь с непомерным великодушием вызвалась вязать для них все, что я пожелаю. Я попытался представить себе совят одетыми в одинаковые полосатые свитеры, однако непрактичность этой идеи вынудила меня с сожалением отказаться от любезного предложения сестры.

Зато помощь, предложенная Лесли, была более практичного свойства: он сказал, что готов настрелять для меня воробьев. Я спросил, может ли он делать это каждый день.

— Ну, каждый день вряд ли, — ответил Лесли. — Я ведь не всегда дома. Могу уехать в город или еще куда-нибудь. Но когда я дома-пожалуйста.

Так может быть, он настреляет побольше впрок, скажем, чтобы совам был корм на неделю?

— Хорошая мысль! — сказал Лесли. — Ты посчитай, сколько воробьев тебе надо на неделю, и я их заготовлю.

С большим трудом (математика никогда не была моей сильной стороной) я вычислил, сколько воробьев, с учетом другого мяса, понадобится мне на неделю, после чего отнес результат своих подсчетов в комнату Лесли, где он был занят чисткой последнего пополнения своей коллекции-великолепного старинного турецкого мушкета.

— Так… Ясно, — заключил он, глядя на мой листик. — Будет сделано. Лучше я возьму духовое ружье, а то ведь этот чертов Ларри поднимет крик из-за шума.

Вооружившись духовым ружьем и большим бумажным мешком, мы зашли за дом, Лесли приготовил пульки, пррислонился к стволу оливы и открыл огонь. Это было все равно, что стрелять в мишень, ибо в тот год мы подверглись нашествию воробьев и крыша дома была усеяна ими. Пораженные рукой меткого стрелка воробьи один за другим скатывались на землю; здесь я подбирал их и клал в свой мешок.

Вскоре воробьи насторожились и начали отступать вверх по крыше, пока не пристроились на самом коньке.

Выстрелы Лесли и здесь настигали их, но его жертвы падали с конька на другую сторону и скатывались прямо на веранду.

— Погоди, я подстрелю еще несколько штук, потом пойдешь и соберешь, — сказал Лесли, и я послушался его совета.

Он продолжал стрелять почти без промаха, и вслед за каждым щелканьем ружья на коньке крыши становилось одним воробьем меньше.

— Черт, — внезапно произнес Лесли. — Я сбился со счета. Сколько всего получилось?

Я ответил, что не считал.

— Ладно, иди подбери тех, что упали На веранду, в жди там. Я подстрелю еще штук шесть и будет с тебя.

Прижимая к себе бумажный мешок, я обошел вокруг дома и с легким ужасом увидел, что явилась совсем забытая нами миссис Вадрудакис. Она и мама сидели в напряженных позах на веранде, держа в руках чашки с чаем, а кругом в большом количестве валялись окровавленные воробьиные трупики.

— Совершенно верно, — говорила мама, явно надеясь, что гостья не заметила сыпавшихся сверху мертвых птиц, — мы все очень, очень любим животных.

— Мне говорили об этом, — сказала миссис Вадрудакис, благожелательно улыбаясь. — Говорили, что вы, как и я, любите животных.

— Да-да, конечно, — подхватила мама. — Мы держим множество животных дома. Это у нас своего рода страсть, как говорится.

Она нервно улыбнулась гостье; в эту минуту прямо в клубничное варенье плюхнулся мертвый воробей. Нельзя было скрыть его появление и так же невозможно сделать вид, будто его нет. Мама уставилась на воробья, точно в гипнозе, наконец облизнула пересохшие губы и снова улыбнулась миссис Вадрудакис, которая замерла в ужасе, держа в руке поднятую чашку.

— Воробей, — слабым голосом заметила мама. — Что-то на них… гм… в этом году мор напал.

И тут на веранду вышел Лесли с ружьем в руках.

— Ну что, достаточно настрелял? — осведомился он.

Страсти кипели не менее десяти минут. Миссис Вадрудакис заявила, что еще никогда в жизни не была так расстроена и все мы-дьяволы в человеческом образе. Мама твердила о своей уверенности, что Лесли вовсе не хотел кого-либо обидеть и к тому же воробьи определенно не испытывали никаких страданий. Лесли громко и воинственно повторял, что нечего поднимать идиотский шум из-за такой ерунды, и вообще-совы кормятся воробьями, так неужели миссис Вадрудакис желает, чтобы совы подохли с голоду, а? Однако миссис Вадрудакис была глуха к словам утешения. С оскорбленным видом она трагическим жестом завернулась в свой плащ, содрогаясь, пробралась между воробьиными трупиками, села в экипаж и под дробный перестук копыт скрылась в оливковой роще.

— Как бы нам договориться, дети, чтобы вы не делали таких вещей, — сказала мама, наливая себе чай дрожащей рукой, пока я собирал воробьев. — Право же, Лесли, это было крайне… неосмотрительно с твоей стороны.

— Ну откуда мне было знать, что эта старая дура сидит здесь, — возмутился Лесли. — Или ты хочешь, чтобы я все видел сквозь дом?

— И все-таки надо быть осмотрительнее, милый, — настаивала мама. — Одному богу известно, что она подумала о нас.

— Подумала, что мы изверги, — усмехнулся Лесли. — Так и сказала. Эта старая дурочка за словом в карман не лезет.

— У меня от всей этой истории разболелась голова. Пожалуйста, Джерри, попроси Лугарецию приготовить еще чаю.

После изрядного количества чая и аспирина мама почувствовала себя лучше. Я вместе с ней сидел на веранде, читая лекцию о совах, которую она слушала вполуха, приговаривая: «Да-да, милый, как интересно! «; внезапно из дома донесся яростный вопль, заставивший маму подскочить на стуле.

— Господи, — простонала она, — это невыносимо. Ну, что там еще случилось?

На веранде возник Ларри.

— Мама! — крикнул он. — Этому надо положить конец! Я не желаю больше мириться с этим.

— Постой, милый, не кричи. Что случилось?

— Это все равно что жить в каком-то проклятом Зоологическом музее!

— Ты о чем?

— О нашей жизни здесь, о чем же. Это нестерпимо. С меня хватит!

— Да в чем же дело, милый? — озадаченно спросила мама.

— Я пошел взять чего-нибудь попить в холодильнике-и что же я там вижу?