Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - Роберт Мур Страница 24

Дюссутур подчеркнула, что не следует видеть в муравьях предсказуемых и лишенных индивидуальности роботов, только потому что они могут действовать слаженно и, при необходимости, самоотверженно. Она убеждена, что смена парадигмы и прорыв в области коллективного интеллекта произойдут только тогда, когда ученые поймут, что каждый муравей в колонии имеет свои индивидуальные особенности. «Люди говорят, что все муравьи одинаковые, – сказала она. – Чушь». К примеру, заметила она, ученые обнаружили, что 14 % черных садовых муравьев, рыская в поисках пищи, никогда не оставляют следы. В ходе другого исследования было установлено, что как минимум 10 % зеленоголовых муравьев сразу съедают найденную пищу и ничего не приносят в гнездо. Наконец, третье исследование показало, что целых 25 % муравьев вида Temnothorax rugatulus вообще никогда не работают. Никто не знает, какую функцию выполняют эти эгоисты – возможно, они дают колонии какое-то неизвестное науке эволюционное преимущество, а возможно, просто подтверждают правильность пословицы про то, что в семье не без урода ^[5].

Все системы, построенные на полном всеобщем доверии, управляются одинаково легко. Поэтому в утопических коммунах люди вынуждены тратить много сил на борьбу с бездельниками и шарлатанами («Коммуны, – писал социальный психолог Джонатан Хайдт, – существуют до тех пор, пока они сохраняют способность объединять группу, подавлять эгоистические интересы и решать проблему „безбилетника“»). Поскольку в этих идейных общинах или кооперативных сообществах – начиная с пчелиного роя и заканчивая целыми народами, – социальная сплоченность стоит во главе угла, они легко поддаются влиянию харизматичных лидеров. Эксперименты на золотистых шайнерах показали, что одна-единственная не в меру энергичная рыба может изменить направление движения всего косяка рыб, даже когда это противоречит их общим интересам. Точно так же уверенный в себе человек с хорошо подвешенным языком часто становится лидером группы, несмотря на то, что его личный вклад в развитие общества может быть довольно незначительным (этот феномен называется «эффектом болтовни»).

«Мудрость толпы срабатывает не всегда, – сказал Симон Гарньер, руководитель лаборатории Технологического института Нью-Джерси, которую называют „Лабораторией пчелиного роя.“ – Если вы делаете все правильно, то может вести толпу куда угодно».

Гарньер имел в виду вышедшую в 2004 году книгу Джеймса Шуровьески «Мудрость толпы», в которой описано множество случаев, когда самые обычные, не имеющие специальных знаний люди сообща приходят к тем же самым выводам, что и самые уважаемые эксперты. Наглядно демонстрирует этот феномен классический эксперимент, проведенный британским ученым Фрэнсисом Гальтоном. В 1906 году он выяснил мнение около 800 участников сельской ярмарки относительно веса выставленного на продажу жирного вола. Несмотря на то, что люди сильно разошлись во мнении, среднее значение оказалось невероятно точным.

Позднее этот эксперимент неоднократно воспроизводился и неизменно подтверждался, но только, как выяснили ученые, при соблюдении одного условия: участники должны самостоятельно оценивать вес вола и ни в коем случае не обсуждать свои догадки. В тех случаях, когда участники могли узнавать чужое мнение, сила коллективного разума сразу снижалась. Часто первые ошибочные догадки приводили к формированию ошибочного консенсуса – замкнутого круга, в котором каждое последующее мнение все дальше уводило участников эксперимента от истины. «Чем больше влияние членов группы друг на друга, тем ниже вероятность принятия группой мудрого решения», – писал Шуровьески.

Впервые узнав об этом открытии, я сильно удивился, потому что на первый взгляд оно противоречит всему, что за последние триста лет нам стало известно о принципах формирования троп. Когда тропа обретает форму, каждый, кто впервые вступает на нее, получает доступ ко всем высказанным ранее «мнениям» и «догадкам», поскольку они лежат прямо под ногами. И тем не менее тропа, как правило, ведет нас по оптимальному маршруту, а не петляет без нужды и не уводит в сторону. В чем же дело?

Ответ я нашел совсем недавно в статье биолога Эндрю Джея Кинга, который внес остроумные изменения в знаменитый эксперимент Гамильтона по определению веса волов на глаз. В целях эксперимента Кинг попросил 429 участников угадать, сколько конфет находится в банке. Каждый участник первой группы знал мнение предыдущего отвечающего. Все участники из второй группы знали среднее арифметическое всех предыдущих ответов. Наконец, участники третьей группы знали только один, отобранный в случайном порядке ответ, данный кем-то из ранее опрошенных участников. Как и следовало ожидать, дополнительная информация негативно повлияла на точность ответов во всех группах. Однако участники четвертой группы, знавшие «самую точную на данный момент догадку», вчистую переиграли представителей всех остальных групп, а кое в чем переиграли даже участников эксперимента самого Гальтона, которые могли полагаться исключительно на свое мнение ^[6]. Распространение в толпе значительного объема неопределенной информации редко приносит пользу – подобно циркулирующим по школе слухам, она имеет свойство со временем становиться откровенной ложью. В то же время более надежная информация – пусть даже не очень точная, – запускает сложные процессы поиска истины, которые не остановятся до тех пор, пока не будут найдены ответы на все вопросы.

По сути, любая тропа тоже является «самой точной догадкой». Например, муравей никогда не сойдет с тропинки, сильно пахнущей феромонами – он знает, что все догадки уже были высказаны, расчеты сделаны, и поэтому уверен, что в конце его ждет пища. То же самое справедливо и для людей – мы не прокладываем тропинки, ведущие в никуда. Разрозненные следы превращаются в тропинку только с появлением самой точной догадки.

Как утверждал Хаксли, в основе всего научного прогресса лежит одна и та же закономерность; самые лучшие догадки со временем становятся еще лучше. Сходным образом развивается и тропа – предположение перерастает в утверждение, утверждение ведет к диалогу, диалог плавно перетекает в дискуссию, дискуссия сливается в хор, хор звучит все громче и в нем все явственнее начинают слышаться неблагозвучия, эхо, новые гармонии и голоса, зовущие:

Сюда…

Сюда…

Сюда…