Супербоги - Грант Моррисон Страница 24

• Ни при каких условиях недопустимо изображать страсть или романтический интерес так, чтобы они пробуждали низменные животные эмоции.

• В любовно-романтических сюжетах надлежит подчеркивать семейные ценности и святость брака.

Молодые мужчины и женщины, которые писали и рисовали эти комиксы, были не дураки – они были периферийные художники, маргинализированные и презираемые. Быть может, отвергнутые аутсайдеры, создававшие эти комиксы, мстили обществу, обнажая прокисшую силовую политику, что скрывалась за стрижеными лужайками, накрахмаленными сорочками и кухонными фартуками Америки пятидесятых. Быть может, перекошенные жизни супергероев серебряного века – сознательная скабрезная попытка прямо под носом у цензоров протащить в комиксы социальный комментарий и сатиру. Создатели супергеройских комиксов после принятия Кодекса соблюдали доктрину Ассоциации издателей комиксов до буквы и в то же время представляли послевоенную романтику рассадником аномалий, где женщины – ведьмы, которым подавай лишь кольцо, а мужчины – дрожащие puer aeternae ^[82], которые страшатся ответственности.

Особенно я люблю обложку, на которой Супермен беспомощно, бессильно наблюдает, как его подруги Лоис и Лана шествуют мимо под руку с известными силачами.

«ЛОИС! ЛАНА! – робко восклицает Супермен. – ПОЧЕМУ ВЫ С ГЕРАКЛОМ И САМСОНОМ?»

«МЫ ИДЕМ В БЮРО ЗА РАЗРЕШЕНИЕМ НА БРАК! – гордо щебечет Лоис. – Я СТАНУ МИССИС ГЕРАКЛ!»

«А Я – МИССИС САМСОН!» – хихикает Лана.

То был смелый и незабываемый урок для молодых читателей мужеского пола: вот что бывает, если не можешь принять решение или взять на себя долгосрочные обязательства. Твою возлюбленную сцапает Самсон. И это бросало кошмарный вызов прогрессивности Супермена. Он что, не лучше этих архаических крутышей? Или он докажет, что сильнее, быстрее всех боголюдей прошлого?

Но тем парадокс не ограничивался: девочки тоже продолжали читать эти комиксы. Несмотря на все подтексты – страх, обязательства, женщины как хищницы, стремящиеся украсть у мужчин независимость, – энергию этих историй можно трактовать и как сугубо «женственную», а сюжеты строились с акцентом на отношения и сильные чувства. Отчего они и были популярны у детей обоих полов. Комиксы эти растворяли твердые латы военных суперсолдат и патриотических силачей. После почти двадцати лет неосознанных приключений Супермен оказался на кушетке психоаналитика и наконец выпускал наружу свою причудливость, свою чуждость. Америка тоже ходила к психотерапевтам и постепенно, вместе с прозрениями и чудесами психики, выдавливала из себя яд. Страхи вскрывались, как нарывы, изливались в живопись, музыку и поп-культуру.

Аутсайдерская культура в лице Ленни Брюса ^[83], битников и богемы создавала новый язык бардов, дабы выражать все то, что прежде часа в четыре утра лишь гулко отдавалось в мыслях мужчин и женщин, обитавших в мире, который они от колыбели до могилы толком не умели понять. Проговаривалось то, что все чувствовали, но никто не смел высказать, потому что это единодушно запрещалось. Эта возникшая готовность – сугубо американская готовность – не насмехаться над маргиналами, но учиться у них открывала стране ее сексуальность, ее страхи и фантазии о свободе и рабстве, эмансипации и контроле сознания, человеке и машине. Пришла пора новым грезам сменить негодные, выпотрошенные и опустелые оболочки старых грез. От будущего не отмахнуться.

Ради нас Супермен пятидесятых охотно воплощал все человеческие ужасы: в череде приключений раннего серебряного века он становился ужасным жирдяем; чудовищем Франкенштейна; изгоем с львиной мордой; насекомоголовым; яйцеголовым и бесчувственным «человеком будущего»; а также слабоумным трясущимся дедулей, который летал с помощью узловатой трости.

В каждом случае этот совершенный человек вынужден был на собственном опыте наконец постичь, сколь ужасно быть иным, стареть или мутировать, превращаясь во всевозможные отвратительные аберрации, что в эпоху фильмов о монстрах и страхов мутации терзали консервативный Нормалвилль, США. Нередко чудится, будто худшая судьба в мире Супермена – оказаться не монстром или злым гением, а, как заметил писатель Марк Уэйд, жирным лысым стариком. Каждое преображение причиняло Супермену некие фундаментальные человеческие страдания. Силач расплывался, больше не держал форму. Чтобы выжить, приходилось терпеть, ждать, когда неизбежная цикличность истории возвратит его к нормальности в новой иерархической структуре редакции «Дейли плэнет» и суперменской супержизни с ручными зверями и крепостями, машинами времени и инопланетной родней.