От тьмы – к свету. Введение в эволюционное науковедение - Валерий Даниленко Страница 23

Гастон Башляр (1884–1962) – французский философ и искусствовед. Его путь в науку был очень извилистым. Он родился в бедной семье ремесленника. В молодости он работал на почте. Однако в 1912 г., когда ему было уже 28 лет, после Первой мировой войны, на которую он был призван, он сумел стать преподавателем химии. В 20-х гг. Г. Башляр с головой уходит в философию. В 1927 он получил степень доктора в Сорбонне. С 1930 по 1940 занимал должность профессора философии в университете Дижона. С 1941 по 1954 – профессор Сорбоны.

Г. Башляр – весьма заметная фигура в науке ХХ в. Настолько заметная, что попал в число очень редких счастливцев, о которых пишут монографии. У нас такую монографию написал В. П. Визгин (см.: Визгин В. П. Эпистемология Гастона Башляра и история науки. М., 1996). Очень внушительно выглядит аннотация к этой книге: «В монографии прослеживается эволюция эпистемологических взглядов Гастона Башляра, крупнейшего французского эпистемолога и философа науки XX в. Показан генезис его эпистемологической концепции, её связь с традицией французского позитивизма…».

Главный науковедческий труд Гастона Башляра – Le nouvel esprit scientifique (Новый научный дух), который вышел во Франции в 1934 г. Он помещён в русском переводе в книгу: Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

Для науковедческой концепции Г. Башляра характерны три методологических черты: субъективный идеализм, рискующий неорационализм и кричащий антикумулятивизм.

Субъективный идеализм

Как только человеческий разум породил науку, отношения между реальным миром и наукой, по Г. Башляру, перевернулись с ног на голову. Не реальный мир стал порождать науку, а совсем наоборот: наука стала порождать этот мир. Он стал рождаться из науки, как Афина-Паллада из головы Зевса.

Ничтоже сумняшеся Г. Башляр утверждал: «Наука порождает мир не посредством магических импульсов, имманентных реальности, но посредством импульсов рациональных, имманентных духу. После того как в результате первичных усилий духа сформирован разум по образцу мира, духовная активность современной науки начинает конструировать мир по образу разума» (В поисках теории развития науки / Под ред. С. Р. Микулинского. М., 1982. С. 101).

Если бы здесь речь шла о том мощном влиянии, которое наука оказывает на практическое преобразование окружающего её мира, то всё было бы на месте. С этим влиянием связано понятие ноосферы у В. И. Вернадского. Но Г. Башляр ушёл в интерпретации роли науки в этом мире чересчур далеко. Он довёл отношения между ними, как мы только что видели, до перевёрнутого, субъективно-идеалистического, состояния.

«Сегодняшняя наука, – писал Г. Башляр, не страшась критики со стороны натуралистов, – решительно искусственна в декартовском смысле этого термина. Она порывает с природой (вот так! – В. Д.), чтобы конструировать технику. Она конструирует реальность, сортирует материю, придаёт финальность разрозненным силам. Конструирование, очищение, динамическая концентрация – вот человеческая деятельность, вот научная деятельность» (там же. С. 106).

В своём субъективном идеализме Г. Башляр был неудержим. Он заявлял: «Мир есть “верификация”. Он сделан из верифицированных идей» (там же. С. 106).

Рискующий неорационализм

Г. Башляр мыслил себя творцом нового рационализма. С его точки зрения, время старого, декартовского, рационализма пришло к концу. Время декартовского универсального сомнения (т. е. сомнения во всём) уже устарело.

Г. Башляр писал: «Универсальное сомнение бесповоротно распыляло в порошок данные разрозненных фактов. Оно не отвечает никакой реальной стадии научного исследования» (там же. С. 114–115).

Пришло время нового рационализма – рискующего. «Таким путём, – поясняет Г. Башляр новую форму рационализма, – станет понятным этот рискующий разум, без конца реформируемый, всегда состояший в полемике сам с собою. И когда мышление начнёт осциллировать в рамках прикладного рационализма, оживёт тот комплекс терпеливости и нетерпения, который хорошо выражен мечтателем эксперимента Пристли: “Человек, судьба которого состоит в том, чтобы действительно заложить основания науки, должен рисковать всей своей репутацией”» (там же).

Риск учёного – вот условие, позволяющее ему делать открытия. Сами же открытия в науке Г. Башляр уподоблял мутациям в живой природе. В результате получались «мутации рациональности». Он писал: «Нам следует принять на себя гораздо больший риск, если мы хотим получить мутации рациональности» (там же. С. 114).

Кричащий антикумулятивизм

Г. Башляр был крайним антикумулятивистом. Своим прогрессом, считал он, наука обязана происходящим в ней время от времени революциям. При этом новые научные революции напрочь перечёркивают достижения старых.

Никакой кумулятивности, по Г. Башляру, в науке нет. Новые науки, вовсе не происходят из старых. Они происходят из новых революционных теорий.

Так, современная физика своим прогрессом обязана революционной теории А. Эйнштейна. Что же касается доэйнштей-новской физики, то её без всяких сожалений следует отправить на свалку истории. Её время бесповоротно прошло. О ней нужно забыть.

Подобно модернистам в искусстве, Г. Башляр сбрасывал с корабля современности старые науки и тем самым лишал новые их предков: «Современные механики – релятивистская, квантовая, волновая – есть науки без предков. Наши правнуки, несомненно, не будут интересоваться наукой наших предков. Они будут видеть в ней только музей мыслей, ставших неактивными, или по меньшей мере мыслей, которые более не могут иметь ценности… Такая наука (атомная физика. – В. Д.) представляет собой изумительно чистый образец исторического разрыва в эволюции современных наук» (там же. С. 113).

Итак, Гастон Башляр – теоретик такой крайней формы антикумулятивизма, которую можно назвать кричащей или вопиющей. В истории науковедения больше таких радикалов не попадалось.