Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода Страница 23

Сей есть сын мой первородный. Рожден в седьмом десятке века сего. Наркисс нарицается некий цвет и некий юноша. Наркисс – юноша, в зерцале прозрачных вод при источнике взирающий сам на себя и влюбившийся смертно в самого себя, есть предревняя притча из обветшалого богословия, которое есть матерь еврейского. Наркиссов образ благовестит сие: «Узнай себя!» Будто бы сказал: хочешь ли быть доволен собою и влюбиться в самого себя? Узнай же себя! Испытай себя крепко. Право! Как бы можно влюбиться в неведомое? Не горит сено, не касаясь огня. Не любит сердце, не видя красоты. Видно, что любовь есть Софиина дочь. Где мудрость узрела, там любовь сгорела. Воистину блаженна есть самолюбность, если есть святá; ей свята, если истинная; ей, говорю, истинная, если обрела и узрела единую оную красоту и истину: «Посреди вас стоит, его же не знаете».

Блажен муж, который обретет в доме своем источник утешения и не гонит ветры со Исавом, ловительствуя по пустым околицам. Дочь Саулова Мелхола, из отчего дома сквозь окно рассыпающая по улицам взоры свои, есть мать и царица всех шатающихся по окольным пустыням во след беспутного того волокиты, кого, как буйную скотину, встретив, загонит в дом пастырь наш. Куда тебя бес гонит? «Возвратись в дом твой!»

Сии суть Наркиссы буйные. А мой мудрый Наркисс амурится дома, по Соломоновой притче: «Разума праведник, себе друг будет».

Кто-де прозрел в водах своей тлени красоту свою, тот не во внешность какую-либо, не во тления своего воду, но в самого себя и в самую свою точку влюбится. «Пути твои посреди тебя успокоишь».

Наркисс мой, правда, что жжется, разжигаясь углием любви, ревнуя, рвется, мечется и мучится, ласкосердствует, печется и молвит всеми молвами, а не о многом же, ни о пустом чем-либо, но о себе, про себя и в себе. Печется о едином себе. Едино есть ему на потребу. Наконец, весь как лед, истаяв от самолюбного пламени, преображается в источник. Право! Право! Во что кто влюбился, в то преобразился. Всяк есть то, чье сердце в нем. Всяк есть там, где сердцем сам.

О милая моя милость, Наркисс! Ныне из ползущего червища восстал пернатым мотыльком. Ныне се воскрес! Почему не преобразился в ручей или поток? Почто не в реку или море? Скажи мне! Отвечает Наркисс: «Не вредите мне, ибо доброе дело сотворил я. Море из рек, реки из потоков, потоки из ручьев, ручьи из пара, а пар всегда при источнике сущая сила и чад его, дух его и сердце. Се что люблю! Люблю источник и главу, родник и начало, вечные струи, источающие из пара сердца своего. Море есть гной. Реки проходят. Потоки высыхают. Ручьи исчезают. Источник вечно паром дышит, оживляющим и прохлаждающим. Источник единый люблю и исчезаю. Прочее все для меня стечь, сечь, подножие, сень, хвост…» О сердце морское! Чистая бездна! Источник святой! Тебя единого люблю. Исчезаю в тебе и преображаюся… Слышите ли? Се что воспевает орлий птенец, орлиной матери фиваидской премудрости!

Лицемеры и суеверы, слыша сие, соблазняются и хулят. Во источник преобразиться? Как могут сии быть? Не ропщите! Вельми легко верующему, яснее скажу, узнавшему в себе красоту оную: «Пар есть сила Божия и излияние Вседержителя славы чистое».

Лучше-де было ему преобразиться во злато, или во драгоценный камень, или… Постойте! Он самое лучшее нашел. Он преобразуется во владыку всех тварей, в солнце. Ба! Разве солнце и источник есть то же! Ей! Солнце есть источник света. Источник водный источает струи вод, наповая, прохлаждая, омывая грязь. Огненный же источник источает лучи света, просвещая, согревая, омывая мрак. Источник водный водному морю начало. Солнце есть глава огненному морю. Но как-де могут сии быть, дабы человек преобразился в солнце? Если сие невозможно, как ибо гласит истина: «Вы есть свет миру, то есть солнце».

О лицемеры! Не по лицу судите, но по сердцу. Ей! Солнце есть источник. Как же не и человек Божий солнцем? Солнце не по лицу, но по источничьей силе есть источник. Так и человек Божий, источающий животворящие струи и лучи божества испущающий, есть солнце не по солнечному лицу, но по сердцу. Всяк есть то, чье сердце в нем: волчье сердце есть истинный волк, хотя лицо человечье; сердце боброво есть бобр, хотя вид волчий; сердце вепрево есть вепрь, хотя вид бобров. Всяк есть то, чье сердце в нем. Но лицемеры бодают рогами упорно. Да будет-де сие так здраво! Однако-де человеку преобразиться в лицо солнцево отнюдь невозможно. Лицо-де и сердце разнь… Право, право судите! И я сужу: отнюдь невозможно. Да и какая польза? Вид бобров не творит волка бобром. О глухие лицелюбцы! Внемлите грому сему: «Плоть ничто же, дух животворит».

И сего ли не знаете, что вид, лицо, плоть, идол есть то же и ничто же? Не знаете ли, что мир сей есть идол поля Деирского? Солнце же истукану сему есть лицо его и златая глава его, и се суета сует! Даниил не кланяется, а Наркисс не любит его. Мир есть улица Мелхолина, блудница вавилонская, бесноватое море, а Даниил и Наркисс в горящих сих адских водах узрели любезную свою милость. Какую? Росоносный источник и истое солнце, как написано: «Пока светит день», то есть солнце. «Где почиваешь? Яви мне вид твой». «О благая мудрость есть человеку, паче же видящим солнце».

Благодарение ибо блаженному Богу. Сия есть неизреченная его милость и власть, сотворившая бесполезное невозможным, возможное полезным. Ныне мой Наркисс преобразится в истое, не в пустое солнце. Вопрос лицемеров: «Что се? Так ли в солнце едином два будут солнца?» Ответ: «А где же ваши уши тогда, когда громчайшею трубою небеса проповедуют: „В солнце положил селение свое“?»

Видите, что во златой главе кумира вашего, мира сего, и в Вавилонской сей печи обитает и субботствует свет наш незаходимый и не ваше мрачное, но наше солнце прославляется следующею трубною песнею: «Источник исходит и напоит всех».

Но оставим, да лицемеры мучаются во огненном своем озере. Сами же с Израилем да прейдем на ту сторону моря, по совету Варухову: «Кто перейдет на ту сторону моря и обретет премудрость? Там рай». Там амурятся все узнавшие себя Наркиссы. Се первый встречает нас возлюбленный Давид, воспевая песнь свою: «В тебе источник живóта. Во свете твоем узрим свет».

Оставайтесь, лицемеры, с наличным вашим солнцем. Мы в дурном вашем солнце обретем новое и прекрасное оное: «Да будет свет!» «Да встанет солнце! И утвердилось солнце».

Се за стеною и за пределами вашими встречает нас, одевшийся светом вашим, как ризою! Се возглашает к нам: «Радуйтесь!» «Дерзайте! Мир вам! Не бойтесь! Я есть свет! Я свет солнцеву кумиру и его миру». «Жаждущий, да грядет ко мне и да пьет!»