Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт Страница 23

В теории, с которой мы имеем дело, творец – Абсолютное Невежество; следовательно, основополагающий принцип всей системы может быть сформулирован так: ЧТОБЫ СОБРАТЬ СОВЕРШЕННЫЙ И ПРЕКРАСНЫЙ МЕХАНИЗМ, НЕОБЯЗАТЕЛЬНО ЗНАТЬ, КАК ЕГО СОБИРАТЬ. По тщательном размышлении мы поймем, что это утверждение выражает в сжатой форме сущность Теории и весь замысел мистера Дарвина, который из‐за странной инверсии суждения, кажется, полагает, что Абсолютное Невежество легко может заменить Абсолютную Мудрость во всех произведениях ее творческих способностей ⁷⁴.

Именно так! «Странная извращенность суждения» Дарвина была на самом деле новым удивительным способом мышления, полностью отказывавшимся от «обоснованной» Джоном Локком необходимости ставить Разум на первое место, которую никак не мог обойти Дэвид Юм. Несколько лет спустя Джон Дьюи изящно охарактеризовал эту «инверсию» в глубокой работе «Влияние Дарвина на философию»: «Интересный переход… от разума, однажды и навсегда сотворившего все сущее, к частным сознаниям, которые до сих пор формируются под воздействием существующих вещей» ⁷⁵. Но идея о Разуме как следствии, а не Первопричине, для некоторых людей слишком революционна: она представляется «ужасной натяжкой» с которой их собственный разум никак не может смириться. Это также верно сегодня, как и в 1860 году, и проблема эта всегда была для некоторых горячих сторонников эволюции не менее мучительной, чем для ее противников. Например, физик Пол Дэвис в своей недавно вышедшей книге заявляет, что рефлективная способность человеческого разума не может быть «всего лишь незначительной подробностью, одним из второстепенных следствий действия сил, лишенных цели и смысла» ⁷⁶. Это – хорошо знакомое нам возражение, высказанное крайне откровенно и показывающее, что его автор разделяет неотрефлексированный предрассудок. Мы могли бы спросить Дэвиса, почему быть второстепенным следствием действия сил, лишенных цели и смысла, означает быть незначительным? Почему самая важная в мире вещь не могла возникнуть благодаря чему-то маловажному? Почему важность или совершенство чего бы то ни было должны снизойти на это явление с небес, иметь источником что-то еще более важное, быть божьим даром? Предложенная Дарвином инверсия предполагает, что мы отказываемся от этой предпосылки и ищем совершенство, значимость и цель, которые могут возникнуть под действием «сил, лишенных цели и смысла».

Альфред Рассел Уоллес, с чьими соображениями об эволюции, происходящей в результате естественного отбора, Дарвин познакомился еще до того, как решился представить «Происхождение видов» на суд публики, и о ком он говорил как о сооткрывателе идеи естественного отбора, так никогда этого и не понял ⁷⁷. Хотя поначалу Уоллес рассуждал об эволюции человеческого разума с откровенностью гораздо большей, чем та, на которую отваживался Дарвин, и решительно утверждал, что тот не является исключением из правила, согласно которому все свойства живых организмов представляют собой продукт эволюции, он не понимал, что «странная извращенность суждения» была причиной величия этой великой идеи. Вторя Джону Локку, Уоллес заявлял, что «удивительная сложность сил, которым, по-видимому, подвластна материя и которые, возможно, ее и создают, является и должна являться произведением разума» ⁷⁸. Когда позднее Уоллес увлекся спиритуализмом и вывел человеческое сознание из-под действия непреложного закона эволюции, Дарвин увидел, что между ними разверзлась пропасть, и написал ему: «Надеюсь, что вы не окончательно погубили наше дитя» ⁷⁹.

Но так ли неизбежны были революция и ниспровержение авторитетов, к которым привела идея Дарвина? «Очевидно, что критики не стремились его понять, и в некоторых отношениях сам Дарвин провоцировал их принимать желаемое за действительное» ⁸⁰. Уоллес хотел спросить, какой может быть цель естественного отбора, и хотя сегодня нам это может показаться разбазариванием сокровища, которое он отыскал вместе с Дарвином, тот сам нередко задавался тем же вопросом. Вместо того чтобы сводить всю телеологию к бесцельному Порядку, почему бы не свести ее к единой цели, Божественной цели? Разве не это – самый очевидный и удобный способ залатать пробоину? Сам Дарвин, очевидно, полагал, что изменчивость, определяющая процесс естественного отбора, является стихийной и непреднамеренной, но сам процесс мог быть и не лишен цели. Разве нет? В написанном в 1860 году письме с самого начала его поддерживавшему американскому натуралисту Эйсе Грею, Дарвин писал: «Я склонен рассматривать все сущее как результат действия предзаданных (курсив мой. – Д. Д.) законов, причем, к добру или худу, детали предоставлены воле того, что мы называем случаем» ⁸¹.

Спонтанные процессы часто вызывают восхищение. Сегодняшняя выигрышная позиция позволяет нам понять, что изобретатели автоматической коробки передач или устройства открывания дверей были вовсе не глупы, и их гениальность заключалась в способности видеть, как можно создать что-то, совершающее «целесообразное» действие, но не испытывающее потребности в целеполагании. Допуская своего рода анахронизм, мы можем сказать, что во времена Дарвина некоторым наблюдателям казалось, что он допускал возможность того, что труды Бога заключались в сотворении механизма автоматического создания Замысла. И для некоторых из этих наблюдателей такая идея была не просто паллиативом, на который приходится соглашаться в критических условиях, а совершенствованием традиции. Первая глава Книги Бытия описывает последовательные стадии Творения, заканчивая каждый этап описания рефреном «И увидел Бог, что это хорошо». Дарвин нашел способ устранить это навязчивое подтверждение наличия Разумного Контроля Качества; естественный отбор мог бы позаботиться об этом без дальнейшего божественного вмешательства. (Философ XVII века Готфрид Вильгельм Лейбниц отстаивал сходное представление о самоустранившемся Боге-Создателе.) Как писал Генри Уорд Бичер: «Замысел оптом лучше замысла в розницу» ⁸². Очарованный новой идеей Дарвина, но пытавшийся примирить ее с возможно большим числом элементов традиционных религиозных убеждений Эйса Грей сосватал их следующим образом: в божественном Замысле было место для «вереницы изменений» и Бог предвидел, как установленные Им законы природы будут на протяжении целых эпох укорачивать этот ряд. Как позднее к месту заметил Джон Дьюи, использовавший еще одну «рыночную» метафору, «Грей, так сказать, поддерживал идею Замысла в рассрочку» ⁸³.