Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна - Дэйв Уорделл Страница 19

Законы об обращении со служебными животными в Британии не вполне разработаны. Существует общий Закон о защите животных, в котором прописано определение жестокого обращения с братьями нашими меньшими, но люди, причиняющие вред служебным животным, почти никогда не подвергаются прописанному там наказанию по причине того, что оно крайне незначительно, и закон работает неэффективно. Лучший способ наказать человека, напавшего на полицейскую собаку или лошадь, находящуюся на службе, — обвинить его в причинении ущерба. Этот человек будет обвинен по той же самой статье, что и тот, кто, скажем, разбил окно, сломал ноутбук или цветочный горшок или намеренно въехал в стену чужого дома на автомобиле — всё будет квалифицировано как порча «собственности». С точки зрения закона здесь всё правильно — животные считаются неживым имуществом.

И это хорошо еще, если они воспринимаются в суде как имущество. В 2009 году кинолога Нила Сэмпсона и его коллегу, полицейскую собаку по кличке Аня, ранили ножом. Подозреваемый был признан виновным в нападении на человека, однако из-за сложностей с доказательством его участия в нанесении телесных повреждений собаке имя Ани на суде вообще не фигурировало. Обвинение в нанесении вреда Ане было выдвинуто лишь позже, после настойчивых требований Нила, желавшего таким образом обозначить участие собаки в этом происшествии («и у меня сложилось впечатление, что это сделали лишь затем, чтобы я заткнулся»). Как такое вообще может быть правильным и допустимым?

Однако сейчас я меньше всего думал о странностях британского права. Меня заботил только вопрос о том, чтобы мой мальчик поправился, и мы бы смогли снова выйти на службу, оправдывая предсказание Роба. В любом случае обсуждать политику не дело полиции, полицейские не должны инициировать кампанию за принятие того или иного закона. Но пока Финн спал, а я внимательно следил за каждым его вздохом и движением, другие люди не были обременены такими заботами. По мере того как количество просмотров фотографии росло, мне были заданы уместные вопросы. Действительно ли Финн по закону является неживой собственностью? Как такое вообще может быть? Неужели полицейские собаки, выполняющие важную работу, не заслуживают большего?

Сперва я следил за комментариями к фото без особого интереса, но потом был ошеломлен тем, как быстро растет количество просмотров: пятьдесят тысяч, сто тысяч, двести тысяч… По мере того как изображением делились всё новые и новые люди, число просмотров у меня на глазах увеличивалось в геометрической прогрессии. Таков поразительный эффект развития соцсетей в современном мире. Замечательный человек по имени Шон Дилли (подробнее о нем я расскажу позже) даже сделал с моего разрешения короткое видео, обращая внимание на то, что за разбитое окно и нападение на полицейскую собаку по закону полагается абсолютно одинаковое наказание. Отклик на это видео был поразительным: естественно, сразу же поднялась волна негодования и возмущения, а ролик всего за несколько дней набрал более двух миллионов просмотров. Среди посмотревших это видео оказался и бывший полицейский Себастьян Эллис, незадолго до этого уволившийся из полиции города Кингстон и начавший развивать в Интернете свой бизнес. Это видео попало в его поле зрения, когда было опубликовано людьми из бывшего подразделения (работавшем в одном из районов Лондона), в котором служил мужчина. Благодаря помощи Себастьяна это видео еще быстрее разошлось по Интернету, и буквально через несколько дней о нем написали главные британские газеты.

Поднявшаяся шумиха побудила отделение по связям с общественностью полицейского управления Хартфордшира, которое до этого лишь наблюдало за ситуацией, ответить всем интересующимся, организовав официальную пресс-конференцию. Такие конференции регулярно проходят в современной полиции. Это прекрасная возможность выступить перед журналистами, и обе стороны имеют выгоду от подобных встреч (журналисты получают ответы на интересующие их вопросы, а полицейские — освещение своей деятельности в печати). Это один из лучших способов взаимодействия полиции и общества, проливающий свет на характер нашей работы: я надеюсь, что такие встречи повышают уровень взаимодействия и взаимопонимания между полицией и обычными людьми. Все следили за тяжелым положением Финна, и каждый хотел высказаться об этой ситуации.

Планировалось, что мы с моим другом проведем целый день в здании полицейского управления, а журналисты смогут снимать нас и задать мне вопросы. Сама идея такой встречи мне нравилась, но я не был уверен, что она благотворно скажется на здоровье Финна. Надо будет в течение двух часов ехать на машине, а я не знал, окреп ли мой друг настолько, чтобы спокойно перенести всё это, не говоря уж о том, что он будет объектом всеобщего внимания. Затем мы должны сидеть спокойно, пока я буду отвечать на вопросы. С того момента, как мой пес пережил страшное нападение, а затем четырехчасовую операцию, прошло не так много времени. С тех пор он не испытывал никаких серьезных нагрузок, если не считать небольших прогулок в саду перед домом. Да, Финн спокойно пережил съемку в ветеринарной клинике, случившуюся меньше чем через сутки после операции. Но тогда его всего напичкали обезболивающими, а сейчас он принимает только противовоспалительный умеренно действующий препарат.

Поэтому с самого начала я хотел отказаться от какого бы то ни было участия в мероприятии, но затем подумал, что если я поеду, то люди увидят, что, несмотря на все старания нападавшего, Финн быстро поправляется.

— Может быть, стоит провести мероприятия где-то поближе к моему дому? ― предложил я своему начальству.

В итоге было решено, что на следующий день мы сделаем некоторое подобие такой пресс-конференции в ближайшем к моему дому полицейском участке. Приняв во внимание мои опасения за здоровье Финна, начальство решило не допустить на это мероприятие посторонних журналистов, чтобы не нервировать моего друга. Съемку и интервью будет вести пресс-служба нашего полицейского управления, а получившийся ролик выложат в публичное пространство без каких-либо ограничений на его использование.

Такой вариант устраивал нас обоих. До этого меня никогда не снимали на несколько телевизионных камер одновременно. Как я буду реагировать в этих условиях? Буду ли хорошо выглядеть с обеих камер? Что я должен рассказывать? И не начнутся ли для меня проблемы, если я начну говорить о несовершенстве законов? И надо ли упоминать, что этот случай стал толчком к новой кампании, которая была сильно политизирована? Я также сказал себе, что Финну не повредит, если мы на час уйдем из дома. Он выйдет на свежий воздух, сменит обстановку. Все-таки в нормальном состоянии пес больше времени проводит вне помещений, а вовсе не находится безвылазно в четырех стенах. «Всё будет хорошо» ― сказал я себе таким тоном, каким медсестры постоянно подбадривают своих пациентов, перенесших тяжелые операции, призывая встать на ноги. Обычно в таких случаях они приговаривают: «Веселее, веселее, у вас всё получится».

И, возможно, это и было так, если бы я не надел свою форму.

Жизнь собаки во многом построена на инстинктах, на каких-то мельчайших деталях, взрывающих чувства. На звуках, запахах и сигналах, помогающих ей ориентироваться в этом мире. Практически всю его жизнь — семь лет — видеть, что я надеваю форму, означало для Финна лишь одно: мы — ура — идем на работу. В расчет не принимались случаи, когда мне приходилось надевать форму по другим причинам и мы не отправлялись ловить преступников. Как будто мы всё равно будем где-то ходить и надо будет кого-то выслеживать, что-то вынюхивать и к чему-то прислушиваться. Поняв же, что это не так, Финн быстро успокоился.