Дети – другие. Взрослый как обвиняемый. Часть первая - Мария Монтессори Страница 18

Долгое время взрослые думали, что дети реагируют только на яркие, броские предметы, на громкие звуки и поэтому искали сильные стимулирующие воздействия. Мы часто видели, какую притягательную силу оказывают на детей поющие люди, звучащие колокола и колокольчики, развевающиеся флажки, яркий свет и другое. Но эти сильно воздействующие внешние возбудители действуют лишь временно. Они отвлекают внимание, навязывают детскому сознанию сильные внешние впечатления и тем самым мешают тонким воздействиям на чувства. Приведу одно, конечно, неполное, сравнение. Если вы углубились в чтение какой-нибудь интересной художественной книги и вдруг неожиданно услышали с улицы резкие звуки музыки, то подниметесь и с любопытством поспешите к окну. Наблюдающий, который видит, как читающий человек, неожиданно привлеченный звуком, подпрыгивает и бежит к окну, сделал бы для себя вывод, что звуки оказывают на человека возбуждающее влияние. Точно так же обстоит с детьми. Сильный внешний раздражитель может привлечь внимание ребенка, но он останется в этом случае без связи с глубокой, формирующейся частью детского разума, который есть его внутренняя жизнь. Мы можем видеть демонстрацию этого внутреннего формирования, когда наблюдаем, как дети углубленно и тщательно рассматривают совершенно мелкие, кажущиеся неинтересными вещи. Кто с интересом обращает внимание на детали предмета, воспринимает предмет не только лишь как чувственное впечатление, но всем своим поведением показывает, что испытывает любовь к этому предмету.

Разум ребенка во многом остается для взрослых закрытым и загадочным, потому что реакцию ребенка характеризуют как реакцию практически бессильного существа, не учитывая заложенной в нем мощной психической энергии. Все, что делает ребенок, имеет рациональную причину, которую можно расшифровать. Нет феномена, который не имел бы своего мотива, не имел бы оснований для существования. Очень просто сказать о каждой непонятной реакции, каждом трудном проявлении ребенка: «Это каприз!» Он должен расцениваться нами как требующая решения задача, как загадка, требующая отгадки. Это трудно, но и чрезвычайно интересно. Такое отношение определяет новое нравственное поведение взрослого и ставит его в позицию исследователя, а не слепого судьи-тирана, что привычно для взрослого по отношению к ребенку.

В этой связи приведу одну сцену в салоне, в котором дамы просто болтали между собой. У хозяйки дома был мальчик восемнадцати месяцев, который рядом с нею спокойно играл в одиночестве. Разговор шел о детских книжках. «Есть так много глупых книг с гротескными иллюстрациями, – сказала одна молодая мама. – Одна такая под названием «Самбо» у меня есть. Этот Самбо – маленький мальчик-негр, которому родители принесли ко дню рождения разные подарки – шапочку, ботинки, чулки. Пока они накрывали прекрасный стол, Самбо незаметно выбежал из дома, потому что хотел показать свою новую одежду. По пути он повстречал диких животных и, чтобы задобрить их, вынужден был каждому отдать по одной вещи из своего гардероба: жирафу – шапочку, тигру – ботинки и прочее. В конце концов бедный Самбо голый и со слезами на глазах возвращается домой. Но все радостно завершается тем, что родители прощают его и Самбо удовлетворяется тем, что садится за богато украшенный стол, о чем свидетельствует последняя иллюстрация».

И дама предъявила в качестве доказательства книгу с картинками, которая пошла по рукам. Маленький мальчик сказал: «Нет, Лола!», и все были удивлены высказыванием малыша. Он энергично повторил свое утверждение: «Нет, Лола!» «Лола, – сказала мать, – это имя новой девочки, которая несколько дней назад была у мальчика». Но ребенок снова с большей энергией крикнул свое «Лола!», и было видно, что речь идет о совсем бессмысленном капризе. Мы показали ему книжку с картинками, и ребенок разъяснил картинку на обложке с плачущим Самбо. Наконец мы поняли, что «Лола» – произнесенное на детском языке испанское словосочетание, означающее: «Он плачет». Маленький мальчик был прав, потому что последней была не страница, запечатлевшая радостную трапезу, а виньетка на задней стороне обложки, которая демонстрировала плачущего Самбо и на которую никто не обращал внимания. Протест ребенка был правильным, логичным, потому что мать объяснила: «Все закончилось благополучно». Для ребенка книга заканчивалась плачущим Самбо, потому что он точнее, чем мать, рассмотрел книгу – до последней страницы. Но самым удивительным во всей сцене было то, что малыш смог сделать замечание, не будучи в состоянии поддерживать сложный разговор.

Ребенок, способный рассматривать мельчайшие детали предметов, должен считать нас неспособными правильно видеть, потому что в иллюстрациях мы видим только практически значимые взаимосвязи, которые остаются для ребенка недоступными. По сравнению с его личным умением видеть взрослый просто не замечает все тонкости, и каждый раз ребенок снова убеждается, с каким равнодушием мы обходим в высшей степени интересные подробности. Если бы он мог правильно выразиться, он хорошо объяснил бы нам, что в глубине души у него нет к нашим умениям никакого доверия или его так же мало, как у нас к нему, потому что наш способ мышления ему непонятен. Так и получается, что взрослый и ребенок не понимают друг друга.

Глава 10
Борьба на пути роста. Сон

Конфликт между взрослым и ребенком начинается с того момента, как ребенок становится способным к действиям. До этого никто не препятствовал ему видеть и слышать, а, значит, завоевывать мир с помощью своих органов чувств.

Как только ребенок начинает действовать – ходить, брать предметы, – картина меняется. Взрослый чувствует любовь к ребенку, но тем не менее в нем просыпается непреодолимый инстинкт, который заставляет его обороняться от ребенка. Душевные состояния ребенка и взрослого так отличаются друг от друга, что их совместная жизнь стала бы невозможной без взаимного приспосабливания. Нетрудно заметить, как часто это приспосабливание причиняет ребенку вред, ведь его социальное положение полностью зависит от взрослого. Подавление действий ребенка в среде, где властвует взрослый, неизбежно, если взрослый, убежденный в своей любви и готовности жертвовать, не осознает своего оборонительного поведения. Бессознательный оборонительный инстинкт скрыт под маской. Так, скупость маскируется под защиту от ребенка дорогих вещей, под разговоры о «долге так воспитывать ребенка, чтобы научить его прилично себя вести». Из страха перед малейшим нарушением мира собственного удобства возникает «необходимость заставить ребенка успокоиться в интересах его здоровья».

Матери из простонародья защищаются от своих детей пощечинами, криком, ругательствами, выгоняя детей из дома. Время от времени они осыпают их поцелуями и ласками, удовлетворяя свою потребность в нежности. Напротив, в высших слоях общества такие инстинкты прикрывают маской формальности. Конкретные чувства скрываются за отвлеченными понятиями: любовью, жертвою, долгом, самообладанием. Матери из высших слоев поступают со своими неудобными детьми так же, как и женщины из простонародья: отделываются от них и перекладывают ответственность на няню, отправляя гулять с ребенком или заставляя надолго укладывать ребенка спать.