Отличное… где, с кем и как - Лена Ленина Страница 18

Спустя несколько месяцев, после того как фильм вышел на экраны в Европе, на одном известном французском телевизионном токшоу Кристиану предложили позвонить мне, его партнерше по фильму, тут же в прямом эфире. У меня, не ведавшей об этом, зазвонил телефон: «Привьет, как диля?» — услышала я бодрый, коверкающий русский язык голос Кристиана, которого я научила во время съемок паре русских выражений, памятуя о его русской фамилии Племянников, которую он до сих пор носит в паспорте. «О, привет, красавец, ты не очень на меня сердишься за то, что я тебе отказала?» И вдруг я слышу взрыв хохота полусотни людей и голос известного ведущего Лорана Рюкье: «Вот это сенсация, а мы не знали!» Когда я осознала, что мы в прямом эфире, было уже поздно — репутация Кристианаловеласа была уже подмочена. Видимо, чтобы отомстить, несколько позже он написал на меня несуразную кляузную бумажульку, по просьбе режиссерамошенника, судившегося с моими адвокатами, считавшими, что за работу нужно платить не только им, но и начинающим актрисам, с которыми к тому же подписаны договора, но потом мы все равно с ним помирились, тем более что я предложила ему роль в очередном фильме, но это уже было намного позже.

Кусать Кристиана за язык было не самым сложным в фильме. С актерской точки зрения куда тяжелее была сцена смерти ИоганнаСебастьяна, которого АннаМагдалена находит уже остывшим в кровати после неудачно проведенной операции на глазах. Кристиан, весь в морщинках, по специальной технологии макияжа накладываемых ежедневно по четыре часа и почемуто пахнущими рыбой, лежал, на чем его актерский труд в этой сцене и ограничивался. АннеМагдалене же, то есть мне, приходилось куда труднее — нужно было разрыдаться за десять секунд. Это только так кажется непосвященной публике, что актеру разреветься в кадре — раз плюнуть, особенно с помощью всяких глазных капель. Ан нет, капель мне не предлагали, а разрыдаться надо было всерьез и несколько раз подряд — репетиция и несколько дублей. И тут, некстати, съемочная группа решила надо мной подшутить. Дело в том, что мой русский парикмахер, работающий со мной в этом фильме, имел словарный запас такой же широкий, как и диапазон оперных певцов — от лексикона светских львиц до малоэлегантных выражений водителей грузовиков. И, в промежутках между сценами, он забавлялся тем, что обучал французских технарей русской матерщине. Самым способным оказался звукорежиссер, который по профессиональным причинам имел прекрасный музыкальный слух. Поэтому неприличное слово, рифмующееся со словом «конец», но начинающееся на букву «п», у него получалось прекрасно. И вот, после репетиции, как и положено, первым команду о готовности к съемке дает звукорежиссер: «Ca tourne!», что означает, что его аппаратура начала работу. Затем оператор дает свою команду: «Ca tourne!», и уже после этого режиссер или его помощник дает основную команду для актеров: «Action!» В обычной ситуации на этом команды ограничиваются. Но на этот раз весельчаки, перемигиваясь, решили повеселиться, и звукорежиссер громко, как четвертую команду, произнес это самое слово «п……ц!» на безупречном русском языке. А мне плакать надо через несколько секунд, а они все прыскают в кулаки, во главе с парикмахером. Потом мне объяснили, извиняясь, что они думали, что все посмеются и сцену переснимем. Но ято этого не знала и доиграла эту, и без того трудную, сцену до конца. В знак уважения, как он потом выразился, перед моим «актерским мастерством», чуть позже, на обеде, провинившийся звукорежиссер в качестве извинения принес мне свой десерт. Дипломатической напряженности между народами удалось избежать.

Но даже это не было самым тяжелым на съемках. Самым ужасным оказалось то, что, вынужденная играть в шелковых платьях восемнадцатого века с открытыми декольте, в январе месяце на улице, иногда ногами в снегу в мокрой тонкой летней обуви, по нескольку дублей каждую сцену, я заработала себе жуткий бронхит и к окончанию съемок слегла на целых два месяца. Этот рекорд можно было бы занести в медицинскую Книгу рекордов Гиннесса, если бы не случай с другим, не знакомым мне пациентом, который, проболев целых четыре месяца, имел больше прав на эту почесть. Правда, посмертно.