Бунт на продажу. Как контркультура создает новую культуру потребления - Эндрю Поттер Страница 17

Таким образом, Маркузе с успехом заключил контркультурную критику в оболочку того же самого политического анализа, которым мотивировался традиционный марксизм. Как-никак, сам Маркс верил, что капитализм заложит основу для будущего коммунистического общества, ликвидировав нужду, позволив трудящимся «утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, а после ужина предаваться критике». По мнению Маркузе, это не только ликвидирует конфликт между классами, но и приведет к исчезновению репрессивного супер-эго. Работа станет подобием создания художественного произведения, позволяя каждому человеку полностью реализовать творческие способности. Обществу больше не нужно будет заставлять людей соответствовать «одномерной» модели, и все правила и ограничения, доминирующие в повседневности, рассеются и исчезнут.

Согласно марксистскому анализу, осуществлению этой утопии препятствуют классовые интересы капиталистов. Хотя первоначально капитализм был прогрессивной силой, постепенно классовые отношения стали путами, мешающими развитию производственных технологий.

Ведь если фабрики будут полностью автоматизированы, что может заставить их оставаться в частном владении? Какой вклад в них осуществляет капиталист? Он вообще не работает. Так почему бы не национализировать фабрики и не позволить людям пользоваться тем, что они производят?

Таким образом, фрейдистская критика общества соединена здесь с марксистским анализом классов. Маркса, главным образом, заботила эксплуатация рабочего класса; Фрейда беспокоил факт подавления всех членов общества. Из синтеза того и другого родилась новая концепция — угнетения. Группа угнетаемых людей похожа на класс, поскольку она находится в асимметричных отношениях с другими группами общества. Но она отличается от класса тем, что отношения с другими группами регулируются не с помощью анонимных институциональных механизмов (таких как система прав на собственность), а скорее посредством некой формы психологического доминирования.

Другими словами, представители угнетаемых групп подавляются исключительно из-за своей принадлежности к данным группам. Кто подвергается угнетению? Главным образом женщины, чернокожие и гомосексуалисты.

«Политика угнетения» имеет некоторое сходство с «политикой эксплуатации». Впрочем, разница состоит в том, что, согласно первой, несправедливость имеет психологические, а не социальные корни. Таким образом, первый императив заключается в следующем: нужно не изменять те или иные институты, а скорее трансформировать сознание угнетаемых (отсюда громадная популярность групп «повышения сознания» в ранний период феминистского движения). Политика начинает походить на двенадцатишаговую программу избавления от наркомании. Старомодная озабоченность богатством и бедностью теперь характеризуется как нечто поверхностное. Например, Роззак утверждает, что с развитием контркультуры «революция будет носить главным образом терапевтический характер, а не всего лишь институциональный». Какая замечательная фраза: всего лишь институциональный!

Такого рода мнения довольно широко распространены. Чарльз Райх пишет в своей знаменитой книге «Озеленение Америки» (The Greening of America, 1970): «Революция должна быть культурной. Ибо именно культура контролирует экономическую и политическую машину, а не наоборот. Машина производит то, что ей нравится, и заставляет людей это покупать. Но если изменится культура, у машины не будет иного выбора, кроме как подчиниться ей». Никто не нашел ничего предосудительного, когда The Beatles в песне «Революция» заявили, что вместо того чтобы изменять конституцию или какой-нибудь институт, лучше «освободить собственный разум».

Становится понятным, как живет общество с иерархической зависимостью между социальными институтами, культурой и индивидуальной психологией. Считается, что два последних определяют первую: если вы хотите изменить экономику, нужно изменить культуру, а чтобы сделать это, необходимо изменить сознание людей. Из этого тезиса следуют два судьбоносных вывода. Первый заключается в следующем: культурная политика более фундаментальна, чем традиционная, основанная на справедливости в распределении благ.

Считалось, что любой акт нонконформизма имеет важные политические последствия, даже если на первый взгляд в нем нет ничего «политического» или «экономического». Второй вывод сводился к тому, что изменение собственного сознания гораздо важнее, чем изменение культуры (а тем более политической или экономической системы). В наши дни эта крайняя озабоченность индивидуальным сознанием обычно принимает форму психологической самопомощи. Но в 1960-х тезис подтолкнул массовое устремление энергии утопистов в наркокультуру. Сейчас в это трудно поверить, но люди в те годы действительно верили, что широкое использование марихуаны и ЛСД решит все проблемы общества: сможет повлиять на геополитику, прекратить войну, уничтожить бедность и породить общество «мира, любви и понимания». Многие из экспериментов Тимоти Лири ^[14] были направлены на «расширение сознания» путем устранения результатов социализации, преодоления шаблонов, полученных людьми в молодости. Однако такими идеями увлекались не только мнимые гуру вроде Лири. Даже такой критически настроенный человек, как Роззак, не устоял перед соблазном, о чем свидетельствует такое его высказывание: «Стало быть, «психоделическая революция» сводится к простому силлогизму: измени превалирующий тип сознания, и ты изменишь мир; использование наркотиков ex opera operato ^[15] изменяет превалирующий тип сознания; посему, делая использование наркотиков всеобщим, ты изменяешь весь мир».

Идею о том, что прием наркотиков может иметь революционный смысл, конечно, подкрепляли направленные против этого карательные меры.

Революционеры от контркультуры видели в этом очевидную логику. Алкоголь, который притупляет и ослабляет чувства, абсолютно легален. Он как сома, применяемая для умиротворения классов трудящихся. Пока отец семейства может выпить свою порцию скотча после работы, он в состоянии вытерпеть еще один день в пригородном аду. Но марихуана и ЛСД вместо того чтобы притуплять чувства помогают освободить разум. Поэтому система не может их терпеть. Эти вещества способствуют нонконформизму и поэтому представляют слишком большую угрозу для установленного порядка. Вот почему Большой человек посылает легавых выворачивать тебе карманы. Вот почему через несколько лет Рональд Рейган ощутил потребность объявить беспощадную войну наркотикам

И потом, если репрессивные меры не срабатывают, всегда есть кооптация. Так в дело включаются фармацевтические компании, продавая благопристойные версии тех же наркотиков, но без расширяющих сознание свойств. И вот мы получаем бензедрин и амилнитрат и вскоре оказываемся в Долине кукол ^[16], еще одной «коварной пародии на свободу и самореализацию». (До сего дня многие продолжают говорить о превращении американцев в «нацию прозака», словно это стало извращением контркультуры или результатом кооптации, а не ее логическим продолжением.)