Античный мир «Игры престолов» - Айеле Лушкау Страница 17

Песни Вестероса (или, по крайней мере, его аристократической части) сочетают в себе традиции эпической и застольной песенных культур; другими словами, это смесь поэм о деяниях великих мужей и королей и непристойной поэзии, как правило посвященной плотским утехам. Взять, к примеру, свадьбу Джоффри Баратеона и Маргери Тирелл. Во время обеда из семидесяти блюд перед гостями выступают певцы, каждый из которых исполняет свою версию знаменитой песни, а также собственные произведения. Так, бедняга Тирион вынужден сидеть и слушать версию «Танца драконов» Коллио, истории несчастной любви на фоне разрушенной Валирии, и думать про себя о том, что она понравилась бы аудитории больше, если бы бард пел ее не на высоком валирийском – языке, непонятном большинству гостей. Тем не менее «Бесса из харчевни» своим непристойным текстом возвращает внимание аудитории. Представление, конечно же, заканчивается обязательной «Рейны из Кастамере», прославляющей могущество Ланнистеров. Тирион знает старый валирийский и ведет себя немного высокомерно во время представления, но Коллио приходится исполнять и «Бессу» в угоду публике и соответствующий событию торжественный образец выской поэзии «Танец драконов», который, однако, скорее лиричен, чем эпичен: в этой песне рассказывается не о великих событиях, а об истории, происходящей на их фоне.

А вот поэзия другого рода, очень похожая на античный эпос: новая песня Хэмиша-Арфиста «Скачка лорда Ренли». В этой балладе рассказывается, как лорд Ренли после смерти раскаивается, что предал законного короля, бросает вызов Владыке Смерти и возвращается в мир живых, чтобы защитить страну от своего брата. Поэма сама по себе фантастична по параметрам сюжета Джорджа Р. Р. Мартина. Ренли не возвращается к жизни, хотя, по крайней мере, по версии сериала у нас нет причин думать, что этого не произойдет, так как воскрешение мертвых занимает значительное место в истории. Белые Ходоки появились как результат жутких воскрешений (зомби), но есть и другие персонажи, которые в той или иной степени имеют отношение к воскрешению: Берик Дондаррион, Кейтилин Старк и Григор Клиган были возвращены к жизни тем или иным образом, так же как и Джон Сноу в сериале, и, если рассматривать концепцию более метафорически, драконы возвращаются в мир, а персонажи, которые считались погибшими, оказываются в конце концов живыми. Гарлан (или Лорас, в зависимости от того, что мы берем в качестве источника – книгу или сериал) в битве на Черноводной притворяется Ренли, и это является еще одним способом возвращения Баратеона к жизни. Здесь воскрешение Ренли также вписывается в более широкий круг тем: Вонючка, молодой Эйегон Таргариен, Арья и Санса – все они вынуждены притворяться, играть чужие роли, чтобы выжить. Идея подражания хороша, ведь песня также является имитацией: она повторяет историю или притворяется ею, является версией того, что происходило на самом деле. Конечно, песня, которая начинается со слов «С костяного трона Владыка Теней воззрел на убитого лорда…» (ИП), не кажется очень достоверной в том смысле, что в ней не может быть подробных сведений о том, что и как произощло на самом деле. Вместо этого песня занимает промежуточную позицию: в ней события, происходившие в действительности, – битва на Черноводной, прибытие войска Ренли, союз с Ланнистерами и окончательная победа, – приукрашиваются, становятся более захватывающими и литературными, и оттого – менее правдоподобными, таким образом, фантастическая плоть укладывается на кости истории. Это важный аспект эпической поэзии и ее смысла: она воспевает великие события, которые являлись частью национальной мифологии или истории, или, еще лучше, национальной мифологической истории. Это происходит в большем или меньшем масштабе: так, «Энеида» повествует о происхождении Рима, а «Илиада» и «Одиссея» – о предыстории почти всего Средиземноморья, в то время как в «Фиваиде» Стация, на первый взгляд, говорится о Греции, но также и о Риме, и особенно о гражданской войне, где бы она ни происходила.

В конце «Скачки лорда Ренли» тень Ренли возвращается в Хайгарден, чтобы в последний раз увидеть свою возлюбленную, и глаза королевы Маргери наполняются слезами. Подобные чувства эпическая поэзия вызывала не только у Маргери. Поэт Виргилий публично читал новую часть своей поэмы «Энеида», повествующей об Энее, который покидает разрушенную Трою и отправляется со своими людьми в Италию, чтобы найти там новый дом и основать Римскую империю. Вскоре «Энеида» станет классическим произведением и краеугольным камнем западной литературной традиции, но в то время она была свежей, амбициозной и горячо ожидаемой. Одной из особенностей «Энеиды», делающей ее столь актуальной как во времена ее создания, так и сейчас, является то, что мифические события находят отклик даже в наши дни. Это проявляется в том, что Вергилия до сих пор часто цитируют.

В середине своего путешествия Эней отправляется в загробный мир, где встречает призрак недавно умершего отца и слышит от него пророчество о великой славе своего народа. В зеленом уголке подземного мира (согласно Вергилию, не такого уж мрачного и обреченного) собираются души будущих римлян в ожидании рождения и судьбы. Отец Энея указывает на каждую из них своему сыну, рассказывает, кто они и кем станут – это выглядит так, будто два человека ходят по портретной галерее. В конце, когда Римская империя провозглашена и все великие римляне обозначены и представлены, остается одна тень – мальчика, который мог бы стать величайшим из них, если бы дожил до совершеннолетия. В один из самых проникновенных моментов поэмы Анхиз говорит: «Ты бы Марцеллом был!» Сейчас «Энеида», как правило, интересна темами преждевременной смерти ярких молодых мужчин и человеческих жертвах великих битв, но Марцелл остается для нас исторической сноской. Публика в те дни, однако, состояла не из современных историков, а, скорее, из императора Августа и его сестры Октавии. Слушая строчки Вергилия, она лишилась чувств, а император так рыдал, что чтение пришлось прекратить. Но если боль Октавии была подлинной, слезы Маргери могли быть представлением, устроенным в политических целях, тем не менее проявление сильных эмоций во время чтения поэм в древности считалось важной частью мероприятия. Вы чувствуете боль и страдания героев, но пока они умирают, наслаждаетесь обедом и отсутствием собственных бед.

Эта идея настолько укоренилась, что мы видим ее в эпической поэзии, которая любит останавливаться на моментах, где исполняется для героев и королей. В «Илиаде» Ахиллес, принимая важных послов, играет на лире, воспевая славу героев. В «Одиссее» Пенелопа, жена Одиссея, умоляет певца Фемия прекратить петь о возвращении греков из Трои, а вместо этого исполнить что-нибудь более спокойное. Ей слишком больно слушать эту песню, которой мы могли бы дать название «Возвращение греков», так как ее муж до сих пор странствовует по морю, пытаясь найти путь домой из Трои (и попадает во множество приключений, о которых рассказывается в следующих песнях «Одиссеи»). Пенелопа видит, что ее страдания также используются для развлечения людей. Список можно продолжать: царица Карфагена Дидона просит Энея, потерпевшего кораблекрушение в Африке, поведать свою историю о возвращении из Трои. «Вы просите меня вновь испытать ужасную, невыносимую боль», – говорит он ей, но все равно выполняет ее просьбу, чем завоевывает сердце царицы. Эпос, таким образом, не просто заставляет людей испытать эмоции, но и объединить собственный опыт с чьим-то еще, более значительным, чтобы показать им, какое место они занимают в мире себе подобных.