Тайные практики ночных шаманов. Эргархия - Ночная группа - Константин Ворон Страница 15

В Бучаке все было иначе. Барбаросса, Скандинав и Доктор показывали необычные упражнения, и что-то у меня получалось. Получалось лучше, чем у других, поскольку у меня все же был опыт разнообразных практик. Эти практики я всегда выполнял сам, а необычные переживания не выходили за рамки сильных иллюзий.

При всей необычности упражнений Барбароссы и Доктора, их результаты тоже можно было отнести к классу иллюзий. Однако то, что сделал со мной Упырь, было очень реальным. Я никогда раньше не метал нож, никогда не чувствовал этого жаркого растворения своего тела в теле другого человека. И я подумал, не клевещет ли Локка на всех этих людей. Может быть, за всем этим спектаклем действительно стоит то необычное, что я искал последние несколько лет.

Очередное утро прошло как всегда: подъем, пробежка с Меченым, сосредоточение на точках и Растворение с Доктором. Потом все разошлись в поисках грибов и ягод. Я насобирал целую банку земляники. Кто-то принес огромный белый древесный гриб, вызывавший своим видом большие подозрения в отношении его съедобности.

Доктор куда-то исчез, и предобеденное занятие проводил Барбаросса. Мы вошли в прохладный лес, нашли тенистую поляну и сели на траву.

– Наше сознание строит ту реальность, которую мы видим, – начал рассказывать Барбаросса. – Вот мы считаем, что ветви и травы сделаны из вещества, а тени – иллюзия, плоские затемнения на поверхности. Недостаток освещенности. А давайте посмотрим на Реальность так, как если бы тени были телами, а освещенные поверхности – их тенями.

Мы уставились на поляну. Я старался представить то, о чем говорил Барбаросса. Через какое-то время сквозь видимый мир проступила новая, совершенно незнакомая структура. Так мы просидели добрых два часа, углубляясь в новое восприятие поляны, затем вернулись обратно.

Потом был обед и новый разговор с Локкой.

– Ты еще не понял, что магия Барбароссы – это лишь явная и скрытая борьба за лидерство в бучакском обществе, интриги, преподнесение банальных вещей как важнейшего открытия, и все это ради одного – выкачивания личной силы из своих жертв, – начал Локка.

– Смотри внимательно: вначале Барбаросса выясняет, что жертве – в данном случае тебе – нужно в первую очередь, и чего недостает. И ты все это получаешь. У тебя есть явные черты жертвы, которые ему необходимы – много энергии, легкая включаемость в чужие программы. Он во многом будет работать на тебя – рассказывать необычные вещи, выдавая их за тайные знания. Но эти знания – лишь паутина, которую создает вокруг тебя паук. Он тебе скажет – мы такие особенные, а остальные – тупые ничтожества. Мы идем, а остальных ветер гонит.

– А Помощник, Доктор, Скандинав, Упырь – тоже такие же?

– Почти, но с разной степенью осознанности. Часть из них маги, то бишь, паразиты, а часть – паразиты и жертвы более сильных паразитов. Разберись сам.

Я рассказал ему про мою встречу с Упырем. Локка поморщился.

– Ты внушаем. Упырь незаметно бросил нож твоей же рукой.

Но я помнил жар, растворивший мою руку в его руке.

– Вот-вот, – сказал Локка, – это и есть признак гипноза – жар, растворение. Нож метнул Упырь, а тебе он внушил, что это сделал ты.

Слова Локки вновь возбудили во мне странную тревожность. От восхищения действиями Упыря не осталось и следа. У меня возникло подозрение, что Локка и Барбаросса борются за мою душу. Я только укрепился в решимости наблюдать и обсуждать эти темы со всеми.

Вечерело. Я бесцельно бродил по лесу. Слишком много новых тем обрушилось на меня за последние дни. Они вводили в новый ошеломляющий и очень реальный мир. Этот мир ничем не напоминал мир моей мамы – мир многословных рассуждений на эзотерические темы, рассуждений, раздувавших значение мелких явлений – покалываний в руках при приближении чужих ладоней, свечений, возникавших вокруг предметов при долгом рассеянном взгляде на них, фантастических образов, возникающих в сознании при пробуждении ото сна.

В Бучаке была реальная жизнь, совершенно иная, нежели в других местах. Со мной происходили события, а не их истолкование. События или ловко построенная система внушений? Пока безусловным событием был Упырь, остальное могло быть и игрой. А возможно, и Упырь – игра. Только более тонкая.

Мое размышление было прервано треском веток. Прямо на тропинку из зарослей выбежала совершенно обнаженная девушка. У нее была крепко сбитая фигура, длинные черные волосы падали на плечи. Она на секунду задержалась, взглянув на меня без всякого смущения, а потом пробежала мимо и исчезла в зарослях по другую сторону тропинки.

За ужином Барбаросса продолжил тему. Он долго и обстоятельно рассказывал о том, что весь мир – это не реальность, а видимость. Реальность преподносит нам эту обманчивую видимость, прячась за поверхностью вещей. Мы никогда не видим их внутренности. Даже если мы разрежем вещь, мы снова увидим лишь новые поверхности.

Магия начинается с того, что мы переходим от поверхности вещей к их внутренней жизни. Но внутренности вещей можно почувствовать только такой же внутренностью своего сознания. Когда мы превращали тени в тела, а тела становились тенями, мы ничего не меняли в Мире – менялось только наше сознание. Но так же, как мы изменили отношение теней и тел, можно изменить и отношение поверхности и внутренности.

Я попытался увидеть в его словах банальности, о которых говорил Локка, новые ложные знания, вводящие в зависимость, но слова Барбароссы были просты и очевидны. Я действительно получал новое знание. Оно приманивало, привязывало к себе, напоминая о словах Локки.

Я внутренне выругал Локку, посеявшего во мне сомнение в искренности Барбароссы. Теперь к каждому его слову приходилось относиться с осторожностью, выискивать в нем признаки манипуляции и обмана. С другой стороны, Барбаросса своей очевидной искренностью посеял и другое зерно – безоговорочного доверия. Все, что он говорил, я даже не воспринимал как рассказ, а узнавал в его словах что-то давно знакомое. Барбаросса как бы напоминал мне про то, что я давно забыл. Эти два зерна, прорастая в моей душе, противостояли одно другому, вносили тревогу и раздражение.

На следующий день я вновь посетил занятия Доктора. На этот раз он вывесил изображение красного треугольника и синего круга. Мы сначала долго сосредоточивались на треугольнике, а потом на круге. Доктор заботливо спрашивал нас, в какой части тела и как отзывалась смена концентрации.

Я действительно почувствовал странные изменения во всем теле при переходе от треугольника к кругу. Описать это было очень трудно. Доктор посоветовал не выражать эти изменения в словах, а просто запомнить их. Потом он предложил поработать еще с несколькими фигурами. Я почувствовал, что разные фигуры вызывают разные ощущения в теле. Но Доктору этого показалось недостаточно. Он потребовал, чтобы мы почувствовали сущность каждой фигуры, то переживание, которое предшествовало появлению в сознании фигуры, и которое он называл эйдосом. Он долго объяснял приемы, которые могут помочь в этом явно безнадежном деле.