Основы красноречия. Риторика как наука и искусство убеждать. Учебное пособие - Ольга Марченко Страница 14

Речь – это творческий процесс. Предписывать, как творить, опасно. Еще Дидро предупреждал, что правила могут превратить искусство в рутину. Поскольку путь мысли (а значит, и слова) каждого человека неповторим, единого неукоснительного способа эффективного речевого действия как единственно правильно выбранного, раз и навсегда определенного, безошибочного быть не может. И все же знание законов звучащего слова поможет интуиции верно сработать в момент творчества. Само понятие искусства («техне») появилось в античной философии для обозначения всякой умелой практической деятельности: «Итак, искусство, как сказано, есть творческая привычка следовать истинному разуму» [2: 143]. Вот было бы хорошо, чтобы в соответствии с этими словами Аристотеля, каждый «истинный разум» сделал искусство речи для себя творческой привычкой!

Художественно-выразительные возможности речи можно считать артистической стороной риторического действия. Ритор должен «показать себя человеком определенного склада» [там же: 59], в известном смысле – качественно и профессионально исполнить свою роль: роль учителя, журналиста, политика и т. п., каждая из которых имеет свои правила речевого поведения. Личность, как правило, предстает в обществе носителем целого ансамбля социальных ролей. Словосочетание «исполнить роль» ошибочно отождествлять со словами «лицедейство» и «лицемерие», вкладывая в это негативную оценку. Риторический этос предусматривает благопристойное и добропорядочное речевое поведение, ответственность за свои поступки. «Если скажут, что несправедливо пользующийся силой слова может причинить много вреда, то таково общее свойство всех благ (исключая добродетель), и главным образом тех, которые наиболее полезны – таких, как физическая сила, здоровье, богатство, обладание военной властью: применяя эти блага в согласии со справедливостью, можно принести много пользы, а вопреки справедливости – много вреда» [там же: 8]. Риторический пафос питает собой выразительность и артистизм речевого действия.

В анализе структур социального бытия одним из «важнейших средств выстраивания, функционирования и обновления форм человеческих взаимоотношений», «фундаментальной связью, обеспечивающей согласованное бытие» [43: 304] может быть рассмотрен многомерный феномен, название которому игра. Сопричастность игре самых так называемых «серьезных» форм человеческой деятельности, например, политики или искусства – проблема философской, культурологической, искусствоведческой, педагогической литературы.

Вопрос о соотношении игры и искусства был поставлен И. Кантом и получил философско-антропологическое обоснование у Ф. Шиллера. С именем последнего принято связывать начало разработки общей теории игры. Шиллер видит в игре специфически человеческую форму жизнедеятельности, т. е. характеристику сущности человека вообще: человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет. Отмечая эстетическую природу игрового действия, философ обращает внимание на особенное чувство наслаждения, получаемое от проявления «бьющей через край» энергии, что можно считать началом всякого искусства.

Игровой характер отличает любое состязание, в нем присутствует некое напряженное движение, в результате которого выявляется победитель. Чтобы игра состоялась, «другой» не обязательно должен в ней действительно участвовать, однако всегда присутствует воображаемый некто (или нечто), с кем играющий ведет игру и кто отвечает на его действия встречным действием. Такое действие несет с собой определенный риск для игрока. Все очарование игры состоит в непредсказуемости и рискованной свободе выбора решения.

Хейзинга нашел игровой момент во всей культуре в целом, считая игровой инстинкт, стремление к соревнованию, поединку, демонстрации, вызову, основным источником культуры: культура возникает в форме игры, культура первоначально «разыгрывается».