Облачно, возможны косатки - Ольга Филатова Страница 13

Совсем недавно опыт Эванса – Бастиана попытался повторить российский исследователь А. В. Агафонов из Института океанологии. Эксперимент был несколько усложнен: дельфинам нужно было выбирать не между двумя состояниями лампочки, а между несколькими предметами. Одному дельфину показывали предмет (например, мяч), а другой дельфин, который не видел образец, но мог слышать первого, должен был выбрать тот же предмет из набора предложенных (предварительно обоих дельфинов обучили «выбору предмета по образцу», так что они в целом знали, что от них требуется). Этот экзамен дельфины с треском провалили. Но и тут не следует спешить с выводами, считает Агафонов. Возможно, в их языке просто нет слов для обозначения таких чуждых предметов, как мяч и прочий инвентарь. Представьте аналогичный опыт с людьми, где первому человеку проигрывают музыкальный аккорд, а второй по словесному описанию должен выбрать его из набора предложенных. Музыканты, конечно, справились бы с такой задачей, а вот обычные люди, скорее всего, нет, так как они не знают специальных терминов для описания аккордов ^[8].

В популярных статьях часто ссылаются на исследование, показавшее, что свисты дельфинов распределяются по закону Ципфа. Однако этот закон как аналитический метод давно дискредитирован, поскольку нередко случайные процессы, например простое кидание кости, приводят к распределению полученных «слов» по закону Ципфа. Так что и распределение дельфиньих свистов в соответствии с этим законом ровным счетом ничего не значит.

Сейчас осмысленных работ по изучению языка дельфинов почти никто не ведет. Основная причина в том, что серьезные исследователи, нацеленные на успешную карьеру и большие гранты, прекрасно понимают, что эта тема – болото, в которое можно зарыться на долгие годы и ничего толком не добиться. Поэтому занимаются этим либо бессребреники-энтузиасты, вроде вышеупомянутого А. В. Агафонова ^[9], либо фрики, которые кормят публику красивыми сказками (зачастую и сами в них веря) и под это выбивают у общественности какие-никакие деньги на свои «работы». Так что в ближайшее время мы вряд ли сможем поговорить с дельфинами.

Но все это я понимаю сейчас, после многих лет безуспешных попыток и разочарований, а тогда мне казалось, что надо лишь немного постараться, и мы вот-вот поймем, о чем косатки перекликаются под водой. Их сложные разнообразные крики казались такими осмысленными, а порой удавалось даже связать то, что мы видим, с тем, что мы слышим, – например, часто косатки начинали кричать перед тем, как поменять направление движения, собраться тесной группой или куда-то быстро устремиться. Но чаще все-таки никаких закономерностей не прослеживается, поскольку мы видим лишь малую часть происходящего – даже находящиеся в непосредственной близости от лодки косатки бо́льшую часть времени проводят под водой, при этом звуки, которые мы слышим, могут быть вообще от других животных, занимающихся своими делами в полукилометре от нас.

Лишь после многих лет работы и тысяч часов прослушанных записей у меня в голове начала формироваться картина функций косаточьих криков, но подтолкнули меня к этому не мои собственные наблюдения, а статьи Патрика Миллера (который стал впоследствии моим руководителем в шотландской лаборатории). В одной из статей он сравнивал уровень громкости монофонических и бифонических криков. Бифонические, или «двухголосые», крики состоят как бы из двух разных звуков, издаваемых одновременно. Самый близкий нам бытовой пример – это скуление некоторых собак: они могут скулить голосом, могут издавать высокочастотные посвистывания, ну а некоторые умудряются издавать оба эти звука одновременно.

Косаткам и другим зубатым китам издавать бифонические звуки гораздо проще, чем наземным млекопитающим, ведь их голосовой аппарат устроен сложнее и совершеннее. Вместо одной пары голосовых связок, расположенных на выходе из трахеи, у них есть целых две пары вокальных губ, каждая в одном из каналов парных носовых проходов, находящихся прямо под дыхалом. У многих видов одна пара вокальных губ чуть крупнее другой; существует теория, что более крупная предназначена для издавания щелчков и скрипов, а менее крупная – для высокочастотных свистов. У косаток какая-то специализация почти наверняка есть, потому что их бифонические крики состоят из низкочастотной и высокочастотной составляющих, причем первая чаще всего ниже 2 кГц и почти никогда не превышает 4 кГц, а вторая, наоборот, почти никогда не бывает ниже 4 кГц и обычно находится на частоте от 6 до 10 кГц.

В диалекте каждой семьи обязательно есть как монофонические, так и бифонические крики – во всяком случае, ни в одной из популяций, с записями которых мне приходилось работать, – а это почти все популяции севера Тихого океана и две североатлантические – мне не попадались диалекты, которые состояли бы из криков только одного типа. Это наводит на мысль, что и те и другие имеют какие-то свои важные функции. Патрик Миллер измерил уровень громкости разных типов звуков канадских косаток и выяснил, что бифонические звуки в подавляющем большинстве случаев существенно громче монофонических. В другой работе он сравнил относительную громкость высокочастотной и низкочастотной составляющих бифонических звуков, записанных с разных сторон от косатки, и показал, что низкочастотная составляющая гораздо более направленная. Если в звуках, записанных со стороны головы косатки, обе составляющие были достаточно хорошо выражены, то в звуках, записанных с хвоста, низкочастотная составляющая была все еще достаточно хорошо слышна, а вот высокочастотная уже слаборазличима. Получается, что по их соотношению косатка-слушатель может определить, к ней или от нее плывет кричащая косатка, т. е. бифонические крики позволяют отслеживать ориентацию друг друга в пространстве.

В ходе своих собственных исследований я заметила еще одну закономерность, которая прекрасно укладывалась в картину, нарисованную Патриком: косатки редко издают бифонические крики, когда в акватории присутствует одна семья или две-три родственные семьи. Зато, когда мы встречаем скопление из множества семей, бифонические крики слышны со всех сторон. На самом деле меня до сих пор ужасно бесит эта косаточья особенность: когда есть возможность записать одну изолированную семью, животные не кричат или издают только низкочастотные скрипы вместо красивых разнообразных бифонических криков, которые мне от них больше всего нужны. Но стоит им собраться толпой, в которой невозможно выделить звуки какой-то одной семьи, как тут же они демонстрируют все свои вокальные способности. Из-за этой их особенности у меня ушло много лет на выполнение простой, казалось бы, задачи – собрать по десять криков каждого типа от каждой семьи, что нужно было мне для детальной оценки сходства диалектов и их изменчивости. По некоторым довольно часто встречающимся в Авачинском заливе семьям сделать выборку так и не удалось – хотя мы видим их часто, но когда они находятся одни, то не кричат, а издают звуки лишь в общей куче, когда определить их точную принадлежность невозможно.