Палеонтология антрополога. Иллюстрированный путеводитель в зверинец прошлого - Станислав Дробышевский Страница 12

Маленькое замечание…

В стратиграфической шкале плиоцен делится на ранний и поздний, так что геологически «среднего плиоцена» не существует, а потому название данной главы не стоит воспринимать как термин. Для нашей же истории именно этот отрезок – один из самых ярких и важных, это время бытия грацильных австралопитеков, так что рамки приняты именно такими.

Около 4 млн л. н. закрылся Панамский пролив. Это имело грандиозные последствия для южноамериканской фауны (она большей частью вымерла под натиском понаехавших североамериканских конкурентов и хищников), но сказалось и на всей планете – начались оледенения. Понятно, что «похолодание» в Африке – это такой климат, о котором нам на наших северах остаётся только мечтать, однако менялась не только температура, но и влажность. Климат становился заметно засушливее. Конечно, изменения были не строго однонаправленными. Например, 3,6 млн л. н. местами в Восточной Африке произошло даже расширение лесов – ими было занято до 40–60 % площади. После леса опять сокращались, пока около 3 млн л. н. вновь не случился период резкого увеличения их размеров. Затем саванны окончательно стали наступать, и этот процесс продолжается поныне.

Впрочем, и саванны плиоцена – это не совсем современные саванны. Несмотря на появление и распространение степных видов, большинство представителей среднеплиоценовых фаун – жители зарослей. Характерны изменения зубов, например, у коровьих антилоп Alcelaphini: пять миллионов лет назад высота коронки третьего моляра у них равнялась максимуму высоты современных лесных антилоп, около четырёх миллионов лет назад резко выросла до нижних значений современных коровьих антилоп, а примерно к трём миллионам лет стала равняться современным значениям. А ведь высокая коронка – гипсидонтная – чётко отражает адаптацию к питанию травой. Всё же климат был заметно влажнее современного, на обильных пастбищах паслись огромные стада животных, в которых мы могли бы найти совсем современных белых и чёрных носорогов, почти современных слонов, жирафов, буйволов, водяных козлов, лесных антилоп, бубалов, импал, стенбоков и дикдиков, а также совсем архаичных динотериев, сиватериев и гиппарионов. И разнообразие, и, видимо, обилие, и средний размер животных были больше нынешних – это был своего рода африканский Эдем. Наши предки занимали в нём хоть и скромное, но заметное место.

Среднеплиоценовые гоминиды – это грацильные австралопитеки. Australopithecus afarensis (возможно, два вида), Kenyanthropus platyops, Australopithecus deyiremeda, Australopithecus bahrelghazali и Australopithecus africanus (возможно, два вида) – наверняка не полный список. Впрочем, при всей своей многочисленности особым разнообразием грацильные австралопитеки не блистали: двуногие существа полутораметрового роста с обезьяньей головой и мозгами как у шимпанзе, но с небольшими клыками, с тенденцией к заклыковой мегадонтии (увеличению премоляров и моляров), живущие семейными группами в зарослях буша и регулярно забирающиеся на деревья, питающиеся примерно поровну древесной и наземной растительной пищей – вот универсальный облик наших предков. Отличия видов касаются лишь деталей; даже выделение кениантропа в самостоятельный род не должно вводить в заблуждение: половина его «специфики» легко списывается на тафономическую деформацию – 3,5 миллиона лет в земле никакому черепу не идут на пользу.

Любопытны отличия афарских австралопитеков от их анамских предков, а также изменения самих афарских австралопитеков со временем. Если ранее 4 миллионов лет назад анамские австралопитеки имели довольно крупные резцы и умеренные моляры, то в последовательном ряду афарских австралопитеков резцы уменьшались, а моляры увеличивались. Впрочем, показательно и то, что темпы роста моляров были у грацильных австралопитеков намного медленнее, чем у синхронных свиней. Данных маловато, но создаётся впечатление, что размеры тела австралопитеков при этом скорее сокращались.

Иногда морфологическая эволюция не поспевала за требованиями времени и не могла удовлетворить возникающих потребностей. Вероятно, именно этим вызвано появление древнейших орудий труда у кениантропа 3,3 млн л. н.: огромные тупые «молотки» ломеквийской индустрии, столь не похожие на острые чопперы галечной культуры, использовались, вероятно, для разбивания орехов или размалывания жёстких стеблей, плодов и корневищ. Видимо, это была своеобразная компенсация недостаточно больших моляров кениантропов. С другой стороны, это же стало и причиной затухания ломеквийской культуры без дальнейшего развития: на изготовление орудий тоже нужны время и усилия; индивиды, от природы одарённые могучими челюстями, получают выигрыш и без всякой технологии. Неспроста среди современных шимпанзе самки чаще используют камни как молотки: с их маленькими зубами просто труднее разгрызать орехи, тогда как мощные челюсти самцов без всяких затей крошат твёрдую скорлупу. Это же сработало и с кениантропами: зачем корячиться и напрягаться, делать каменные колотушки, если можно просто грызть? Так первая на планете искусственная технология стала и первой исчезнувшей, а наши предки независимо и по другим причинам перешли к изготовлению каменных орудий лишь спустя более чем полмиллиона лет.

Наши родственники-конкуренты отнюдь не отставали. Род Parapapio вплоть до трёх миллионов лет назад доминировал среди павианов в долине Турканы; позже в Восточной Африке они уступили место геладам Theropithecus, но не исчезли совсем, а в Южной Африке так и вовсе получили новый расцвет. Плиоценовые виды довольно мелкие – это восточноафриканский P. ado (4,1–3,49 млн л. н.) и его потомок P. jonesi (3,5–2 млн л. н.), от ранних версий к поздним последовательно расселявшийся из Восточной Африки в Южную. Одновременно с последним видом жил более крупный P. broomi, но он известен уже только из Южной Африки, причём там ровно из тех же местонахождений, что и P. jonesi.