Великие противостояния в науке. Десять самых захватывающих диспутов - Хал Хеллман Страница 10

Во введении к книге Гоббс рассуждает о естественном состоянии человека — его положении до образования государства. Оно содержит много тезисов, которые эхом отдаются вплоть до наших дней. В отличие от романтической трактовки естественного состояния человека, Гоббс считает, что жизнь человека в таких условиях «одинока, несчастна, беспросветна и коротка». Это состояние агрессии и борьбы за выживание. Человеку приходится быть постоянно начеку, чтобы не умереть насильственной смертью. Человек, живя в таких условиях, больше всего нуждается в создании общественной организации, которая защитила бы его и дала возможность выжить. В свою очередь человек должен пожертвовать своими естественными правами. Такой общественный договор является условием существования и современного общества.

Гоббс отождествляет государство с его многочисленными органами управления с огромным и ужасающим чудовищем — Левиафаном. Хотя он часто ассоциируется с огромным китом, в мифологии Левиафаном называют любое змееподобное существо. Гоббс говорит, что государство, как и огромное чудовище, нуждается в едином мозговом центре, который сможет эффективно управлять им.

Из этого следует, что монархия — самая оптимальная форма управления государством. Саму по себе эту идею трудно назвать революционной. Однако, будучи антиклерикалом, Гоббс предпочитает монархию не по причине божественного права, которое якобы дано монарху, а по практическим соображениям. Он обращает внимание правителей на опасность, кроющуюся в повышении авторитета среди граждан таких институтов, как католическая церковь, поскольку они становятся между правителем и его народом, а это мешает порядку в стране. В отличие от Декарта, который четко разделял материю и дух или душу, Гоббс, будучи материалистом, утверждал, что духа не существует, по крайней мере в этом мире. Теперь понятно, почему одно упоминание его имени приводило церковь в содрогание.

Чем были чреваты для Гоббса его идеи? Философы-эмпирики, ранние представители этой школы, для которых Галилей также был путеводной звездой, были не менее опасны для него, чем клерикалы, они также порицали нетрадиционное мышление. Почему? Разве у них не было общих целей? Разве любая наука, основанная на опыте, не является ключом для понимания нашей Вселенной? Не факт. На ранней стадии развития современной науки эмпирическая философия находилась под сильным влиянием безусловного авторитета церковных догм. К примеру, Роберт Бойль, яркий представитель новейшей экспериментальной философии, считал, что философы-эмпирики на самом деле были «проповедниками природы» и что их эксперименты следовало бы проводить по воскресеньям в набожном благоговении. Это вовсе не означает, что ранняя эмпирическая философия была бесплодной, однако мы можем понять, почему Гоббс относился к ней скептически.

Гоббс также внес ряд разумных предложений по реформированию юридического образования. Собственно, он предложил реформу всей образовательной системы. Он был твердо убежден, что настоящей задачей университетов до сих пор было воспитание схоластов, которые и далее будут укреплять господство церкви над государственной властью. Он настаивал, что это обстоятельство является главной причиной недовольства и беспорядков в стране.

Гоббс понимал, что существующая система образования устарела, и выступал за включение в учебную программу таких наук, которые развились вне стен университетов и даже вопреки их цензуре. Времена изменились, и то, что считалось истиной в начале XVII века, когда он посещал лекции, уже не было таковой в середине века. Однако с такими заявлениями он ступил на довольно зыбкую почву.

Гоббс полагал, что, опираясь на свою любимую геометрию, сможет доказать истинность своих доводов, используя термины вместо математических чисел и величин. Сэмюель И. Минтц, занимавшийся философией Гоббса в Университете Нью-Йорка (ныне на пенсии), поясняет, что, по мнению Гоббса, «истину возможно доказать только правильно оперируя терминами, иными словами, путем построения силлогических умозаключений, которые аналогичны математическим вычислениям».

Номинализм Гоббса (учение о том, что всеобщие понятия, универсалии, не имеют вне мышления никакого действительного прообраза и потому представляют собой только субъективные формы мысли) довел его до этического релятивизма (учения о том, что абсолютной истины не существует и все моральные ценности относительны). В «Левиафане» он рассуждает: «Правда и ложь присущи только речи и не присущи вещам. Где речь умолкает, там уже нет ни правды, ни лжи». В этой связи Гоббс доказывает пользу законопослушания. Где нет законов, в которых все четко регламентировано, нельзя разобраться, что есть правда, а что ложь. Эта мысль вряд ли могла сделать его популярным среди современников. А как же Священное Писание?

Кто же тогда мог выступить на стороне Гоббса? Может, роялисты? Ведь Гоббс был ярым приверженцем абсолютной монархии. Одно это уже должно было расположить к нему всех сторонников монархической формы правления. Проблема заключалась в том, что Гоббс, выступая на стороне монархии, руководствовался не тем, что у самодержца есть божественное право наследовать престол и управлять страной. Скорее он заботился об интересах простых граждан государства, полагая, что монархия сможет лучше защитить их. Поэтому и королевские власти не слишком его жаловали.

Хотя в «Левиафане» он не впервые излагал свои принципы, именно этот трактат вызвал бурю негодования. Причем со всех сторон. Его сразу объявили атеистом, что в то время было чревато серьезными последствиями. Его называли Малмсберийским чудовищем, позором нации, апостолом безбожия, бездушным жрецом культа Материи, антропоморфистом, сатанистом, саддукеем и иудой.